Повесть «Момент сближения»

 

Дни бегут, летят неукротимо,

Не стремись замедлить их полет,

Каждая судьба неповторима

Уже тем, что на Земле живет…

 

Глава 1

 

- Литка, подозди! – четырехлетний Ромка бежал, задевая своими маленькими косолапыми ножками высокую траву.

- Иди домой, тебе говорят! — Ритка обернулась на бегу и грозно помахала зажатым в руке прутиком.

- Подозди, я с тобой! – малыш размахивал во все стороны своими ручонками, словно они помогали ему быстрее бежать.

- Иди домой! – Ритка остановилась. — Все тете Тоне скажу, она тебе задаст!

Ромка на секунду замер на месте. Мать и вправду шутить не будет, задаст, так задаст.

- Не скажешь! Я с тобой, — он снова засеменил за убегающей компанией.

Ритка обернулась на бегу. Теперь она видела, что малыш их не догонит, но на всякий случай, для большей важности, еще раз помахала ему прутиком.

Стайка ребят подбежала к большому высокому забору. Ритка была среди них единственной девочкой, но, так уж повелось, что все мальчишки слушали ее и безропотно ей подчинялись. Вот и сейчас, она стояла перед ними, размахивая прутиком, как дирижерской палочкой, давала указания, что кому нужно делать. А нужно было отвлечь сторожа, дядю Мишу, пролезть через забор и вытащить оттуда огромную тыкву, или две, если повезет. Тыквы там за забором росли действительно огромные. В голодное военное время – это был незаменимый продукт, которым можно было сытно кормиться почти всю зиму. Поэтому местные власти и обнесли это поле забором и поставили туда сторожем  дядю Мишу. Один вид его деревянного костыля, служившего ему ногой, приводил в ужас местных ребятишек. И двухстволка у него имелась. Настоящая. Правда, заряженная солью, но дядя Миша, как военный человек,  считал охраняемое им поле военным объектом и, в случае чего, после предупредительного окрика вполне мог открыть огонь «на поражение».

Ну, разве могла Ритка в таких условиях рисковать Ромкой. Да и мал он еще для таких серьезных дел.

С другой стороны огороженного участка раздался резкий свист.

- Айда, — скомандовала Ритка и отодвинула незакрепленную доску в заборе. Мальчишки быстро оглянулись и полезли за ней.

Времени у них было немного. Дядя Миша, встревоженный свистом, сейчас побежит осматривать свои владения. И начнет он, конечно, с той стороны, где свистели. Так рассчитала Ритка. Но она не могла знать, что сторож, делая сегодня утренний обход, обнаружил оторванную доску и сейчас шел как раз к этому месту, чтобы ее закрепить.

Ритка услышала характерный шорох травы, приминаемой резиновым наконечником костыля. Она низко пригнулась к земле и замерла. Мальчишки последовали ее примеру. Прямо перед ними лежали тыквы, спелые, сочные, с выпуклыми, словно надутыми боками. У Ритки даже свело желудок и расширились ноздри, настолько явственно она почувствовала запах рассыпчатой пшенной каши с тыквой. И с маслом, как тогда, до войны. Она протянула руку, чтобы схватить это золотистое чудо, как вдруг метрах в пятидесяти от себя увидела приближающуюся прихрамывающую фигуру. Дядя Миша шел прямо на них, держа в руке деревянный ящичек с молотком и гвоздями.

- Атас! – шепнула Ритка, и все поползли обратно к забору.

- Стой! – закричал дядя Миша, бросая на землю инструмент и хватаясь за ружье. — Стой! Стрелять буду!

Мальчишки уже вылезли на улицу и бросились бежать. А Ритка, все-таки, ухватив тыкву, пыталась протолкнуть ее в щель в заборе. Наконец, тыква покатилась по песчаной дорожке, и Ритка, облегченно вздохнув, просунула одну ногу через деревянную слегу. И в эту минуту раздался выстрел. Ритка вытянула вторую ногу через забор, подхватила тыкву и со всех ног побежала в сторону старого города, в надежде скрыться среди узких извилистых улочек.

Она бежала, не чувствуя тяжести и боясь оглянуться назад, чтобы не споткнуться и не упасть прямо под деревянную ногу дяди Миши. Своим детским умом она еще не могла понять, что этот наводивший ужас старик не смог бы пробежать за ней и десяти метров.

«Что-то ногу саднит? Об доску задела, что ли?» — Ритка, прижав к себе тыкву одной рукой, попыталась другой дотянуться до болевшего бедра. Пальцы нащупали что-то мокрое. Ритка,  замедлив бег, немного повернула голову и скосила глаза вниз. Весь бок платья был залит кровью. Кровь текла и вниз по ноге, оставляя на песке темные следы. «Ой, маме-то что скажу?» — подумала Ритка, совсем перестав чувствовать боль.

Она забежала в калитку и положила тыкву на крыльцо.

- Тетя Тонь, это — вам, — Ритка старалась так повернуться, чтобы женщина не заметила испачканного платья.

- Риточка, да где ж ты ее взяла-то?

-  Берите, тетя Тонь, Ромке сварите, ему нужно, он – маленький.

- Ой, девочка, — женщина устало опустилась на ступеньку. – И что с нами эта проклятая война делает. Никогда в жизни чужой ниточки не взяла. Как жить-то?

Она как-то жалобно посмотрела на Ритку, словно ища у этой девочки одобрения тому, что вынуждена взять эту несчастную тыкву.

- Берите, берите, тетя Тоня, — успокоила ее Ритка. – Один раз можно. Только маме не говорите, — и она боком прошла в свою комнату.

Ритка быстро сняла грязное платье, положила его в тазик с холодной водой, вытерла кровь с ноги. Было очень больно, но дядю Мишу она не ругала. Ей даже стало его жалко, когда она представила, как он подпрыгивал за ней на своей деревяшке. И Ромку жалко. Ему ведь расти надо. И тетю Тоню жалко, и маму, и себя… Ритка зарыдала в голос.

- Что с тобой? – тетя Тоня и Ромка испуганно вбежали в комнату? – Риточка, что случилось? Ой, Боже мой!

Кровь сочилась сквозь детские пальчики, крепко прижатые к больной ноге.

- Вот тебе и тыква, век бы ее не видать, — она кинулась к тазику, быстро вытащила оттуда платье, налила чистой воды.

- Садись, надо соль вымыть. Потерпи, деточка! Ромка, ступай на улицу! Со двора – никуда! Понял?

Вода немного уняла боль.

- Ну, ты посиди, я – сейчас, — тетя Тоня выбежала из комнаты.

Во дворе послышались шаги. «Ну, все!», — подумала Ритка и зажмурилась, обхватив руками колени.

Мать появилась на пороге, с ярким румянцем на щеках и темными кругами под уставшими глазами. В руках у нее был маленький бидончик с похлебкой, которую она не съедала в обед и приносила им с дочерью на ужин.

- Что случилось? – Воскликнула она, увидев дочь в таком положении.

В эту минуту в дверях появилась тетя Тоня с белой простыней в руках.

- Не волнуйся, Валентина, соль сейчас растает, перевяжем. До свадьбы заживет!

- Соль, какая соль? – Она явно плохо соображала, что тут происходит.

- Мам, все нормально. Мне не больно, — Ритка вылезла из таза и сморщилась от охватившей ее боли.

Валентина, наконец, начала понимать, о какой соли говорит соседка. Она  выхватила у нее простынь.

- Я тебе покажу, «нормально». Моя дочь – воровка? С каких это пор это стало нормальным? – и она резко взмахнула вверх рукой. Край простыни, описав в воздухе крутую дугу, случайно пришелся как раз по больному месту девочки. У Ритки потемнело в глазах, и она потеряла сознание.

Ритка очнулась на старом, видавшем виды, топчане, на котором они с мамой спали вместе. Рана на ноге была перевязана. Лоб закрывал смоченный в холодной воде платок. Мама, тетя Тоня и Ромка сидели рядом и испуганно смотрели на нее. Мальчик гладил ее руку и приговаривал:

- Литочка, я тебя вылечу. Вот выласту, буду доктолом, всегда буду тебя лечить. Ладно?

- Ладно, Ромка, — Ритка посмотрела на его ручки. Маленькие, худенькие ручки, но от них исходило какое-то успокаивающее тепло. И действительно становилось легче. – Ты только расти быстрее, а для этого кушать надо много.

Она перевела взгляд на маму. Та посмотрела на тетю Тоню, обе одновременно вздохнули и разрыдались. У Ритки тоже покатились слезы. Ромка, глядя на плачущих женщин, сильно-сильно заморгал глазенками, замотал своей вихрастой головкой, но руку Ритки не выпустил.

***

На вокзале было шумно. Эвакуированные возвращались домой. Со скудными послевоенными пожитками, с изголодавшими ребятишками, с тяжестью похоронок из военкоматов. Сколько им еще предстояло пережить? Никто не знал, что их ждет на том месте, где раньше, до войны, были жизнь, любовь, счастье. Что там теперь? Никто этого не знал, но все стремились туда, и все верили в то, что только стоит им увидеть родные места, как сразу же все изменится. И слова «без вести пропавший» уже не казались такими страшными, потому что там, на месте, все можно будет узнать, разыскать, как-то повлиять на события.  Или, на самый страшный случай, найти среди вспаханной тяжелыми боями земли маленький холмик, прийти туда и, присев в изголовье,  размять в руках сухой измученный комочек земли и вместе с этой утекающей тонкой струйкой  передать своим любимым, как без них тяжело и пусто. Как пусто…

- Тонечка, напиши, как устроишься. Адрес напиши. Ой, как же я скучать буду! – Валентина обняла подругу.

Плакали все. Никто не стеснялся. И никто не знал, чего больше было в этих слезах: радости возвращения к родным или горя от расставания с этими чужими людьми, которые за долгие годы страшной эвакуации стали такими близкими.

- Ромочка, — Валентина присела перед мальчиком. — Ты маму береги, ты уже большой. В школу пойдешь – учись хорошо. Буквы-то помнишь?

- Помню, — Ромка подергал за руку Риту, от которой ни на шаг не отходил. – Я на врача выучусь. Всех лечить буду. И папка с войны придет, его тоже вылечу.

Антонина прижала сына к себе.

- Ничего, Тонь, и они тоже ошибаются, — сказала Валентина. — Погоди. Вот приедешь, все узнаешь. «Без вести» — еще не «погибший». Дай-то, Бог, а вдруг! Может и тебе повезет.

И они снова обнялись.

Рита смотрела на Ромку. За три года она так привязалась к этому смышленному малышу. И, понимая неотвратимость их расставания, она хотела, чтобы быстрее подошел поезд, и это невыносимо долгое прощание закончилось. В свои четырнадцать лет она уже могла догадаться, что не такая уж и большая вероятность того, что они когда-нибудь снова увидятся.  Далекая и жаркая Средняя Азия, в которой свела их судьба, и откуда они с мамой пока не собирались уезжать, и  небольшой городок в центре России, где-то около самой Москвы, куда сейчас ехал Ромка.

Рита помнила, как они добирались сюда с Украины, в самом начале войны. Тогда этот путь ей казался нескончаемо длинным, с набитыми людьми теплушками, с огромными баулами и чемоданами, которые приходилось охранять, когда мама на станциях бегала за кипятком. Рита посмотрела на маму. Какая она у нее красивая. Черные глаза, черные волосы. И всегда яркий румянец на щеках. За это папа шутя называл ее «Аленький цветочек». Папа… Завод эвакуировали куда-то за Урал. И почему папа не взял их с собой? Им бы так хорошо было вместе. Но папа решил, что здесь, подальше от войны, будет безопаснее. Сначала писал часто, потом – все реже. Мама говорила, что у него много работы, устает, вот и не пишет. Рита не спорила, но и не верила. Она-то ему писала часто, хотя у нее дел тоже было немало.

И сейчас, глядя на эту суетящуюся толпу отъезжающих, Рите вдруг тоже захотелось туда, где они были вместе с папой, в их уютный домик под Харьковом, где у них был чудесный сад с грушами и вишнями. Она опять посмотрела на маму.

- Мам, а может нам тоже уехать, а?

Валентина посмотрела на дочь и грустно сказала:

- А нас там никто не ждет, доченька, — и румянец заиграл на ее щеках с еще большей силой.

Теперь настала очередь Антонины успокаивать подругу.

Для Риты это было неожиданно, но тут прозвучал вокзальный колокол, призывающий пассажиров занять свои места.

***

- Мам, я пришла! – Рита, запыхавшись, вбежала в комнату.

- Пришла! – добродушно проворчала Валентина. – Примчалась! Опять огородами бежала?

- Так ведь, мамуль, любая прямая короче кривой, соединяющей ее концы.

- Грамотная, а ноги все изодрала. Как на выпускной-то пойдешь?

Рита подняла повыше платье и придирчиво стала рассматривать свои испещренные царапинами ноги.

- Ничего, — она повернула голову к матери. – У тебя пудра есть?

- Для ног-то?

- Ну, не дашь — так пойду, — Рита вздохнула и пошла в свою комнату.

После отъезда тети Тони с Ромкой ей с матерью разрешили занять их комнату. Теперь к их шести квадратным метрам с земляным полом добавилось еще четыре. Но зато там пол был настоящий, деревянный и даже когда-то крашенный. И теперь у Риты была своя маленькая комнатка, где она могла секретничать с подружками и читать по ночам при свете маленькой свечки.

На большом гвозде, вбитом прямо в стену, висело новое крепдешиновое платье. Плечиками служила обыкновенная палка с петлей из толстой проволоки.

Рита ласково погладила платье, расправила оборочки на манжетах, подтянула поясок. Вдруг она спохватилась и выбежала в соседнюю комнату. Валентина сидела на маленькой табуреточке, разложив прямо на полу перед собой свои скромные украшения.

- Мамуль, а туфли?

- Что – туфли? — не поняла Валентина, вздрогнув от неожиданности.

- Туфли – то одни!

- Ничего, доченька, я в своих пойду.

- Они же совсем старые, тебе неудобно будет, — Рита присела перед ней на корточки.

- Удобно, доченька. Они же мои, не чужие. А сегодня у тебя праздник. Пусть он будет для тебя настоящим праздником.

- Мамуль, какая же ты у меня… — Рита положила ей голову на колени. – С первой же зарплаты куплю тебе новые туфли, мамочка. Честное слово.

- Ты же учиться хотела, — Валентина нежно перебирала пальцами густые кудри дочери.

- Да, ладно, потом выучусь. Нам деньги нужны, — Рита подняла голову и посмотрела на мать.

- Нет, Риточка, тебе учиться надо. А деньги еще успеешь заработать и туфли мне купить успеешь. А вот с учебой — время  упустишь, потом не догонишь. Ну, об этом мы с тобой завтра поговорим, а сейчас – собирайся. Опоздаем.

***

 Рите не терпелось побежать быстрее.  Она, то немного ускоряла шаг, то приостанавливалась, чтобы мама могла ее догнать.

- Вижу, не терпится тебе. Беги уже, я сама дойду.

- Мамуль, не обидишься? Тут близко, — Рита чмокнула ее в щеку.

- Беги, беги, егоза. Платье береги.

- Ладно, — на бегу отозвалась Рита.

Выпускницы толпились на школьном дворе.

- Девчонки, привет, — Рита подбежала к одноклассницам и поправила безукоризненно завязанный бантик около воротничка.

- Ой, Ритка, платье-то какое!

- И оборочки!

- И – вот еще! – Рита покружилась, для пущей важности показывая, насколько широкая у платья юбка.

- Солнце-клеш, — добавила она, чтобы развеять все сомнения по этому поводу.

- Мамкино, небось, — Люська Комарова недоверчиво прищурила глаза.

- Не-а, теперь — мое, — добродушно ответила Рита. – Мама подарила.

- Ну, вот, я же говорю – мамкино, — не унималась Люська.

- Да, будет тебе, Люська. Вечно ты придираешься. Хоть сегодня отстань.

- Идут, идут, — одновременно раздалось несколько возбужденных девичьих голосов.

Из-за школьных ворот показалась группа ребят. Мальчишки были из соседней «мальчиковой» школы. И хотя все жили рядом и знали друг друга с детства, появление мальчиков, приглашенных на праздник, вызвало у юных девушек особое волнующее чувство. Мальчики тоже немного сконфузились от такого пристального внимания.

На крыльцо вышел Владимир Осипович,  директор школы. Об этом человеке в городе ходили легенды. Одни говорили, что он во время боя попал под фашистский танк, поэтому голова его была немного вытянута вверх. Другие рассказывали, что в плену его пытали, разрезали язык и отрубили пальцы на ногах. Девчонки съеживались от страха, когда слушали эти жуткие истории и, все пытались понять, как можно с разрезанным языком так громко и внятно говорить. Ходил он даже в самую жаркую погоду в огромных закрытых ботинках на шнурках, из чего ученицами  был сделан вывод, что пальцев на ногах у него действительно нет.

- Заходите! – скомандовал Владимир Осипович.

Он действительно разговаривал всегда громким командным, немного грубоватым голосом. К девочкам обращался по именам, причем не в самой ласковой форме. Уроки всегда начинались одинаково. Вместе со звонком он буквально вбегал в класс, одновременно, почти от дверей, кидая журнал на учительский стол.

- Освободить первые три парты, — приказывал он, расчерчивая доску на несколько частей.

Таким образом, летучая пятиминутная контрольная для трети класса становилась реальной неотвратимостью.

Девчонки трепетали от страха, завидев его в коридоре, но все его обожали. И обожали химию, которую он им преподавал, и знали ее, пожалуй, лучше всех остальных предметов.

Рита подбежала к мальчикам.

- Ребята, чего вы стоите, пошли! Начинается уже!

Молодежь потянулась к дверям школы.

***

Рита кружилась по залу. Платье, широко развевалось в такт легкому вальсу, открывая стройные исцарапанные ноги в белых носочках и парусиновых босоножках на маленьком деревянном каблучке. Черные упругие локоны подпрыгивали над худенькими плечиками. Какой чудесный день! Словно не было ни тяжелых лет войны, ни земляного пола, ни «тюри» из картофельных очисток, замешанных на воде. То была та – старая страшная жизнь, сожравшая ее детство. Это все в прошлом! А настоящее – вот оно! Этот солнечный вальс, эта школа, учителя, девчонки, мама! А завтра начнется ее будущее! Неизвестно, какое, но обязательно тоже светлое и солнечное! Рита кружилась и кружилась, словно хотела этот прекрасный миг закрутить в тугую спираль, а потом разматывать ее потихоньку всю жизнь. И чтобы хватило надолго — надолго…

Танец закончился. Патефон заиграл следующую мелодию. Рита поискала глазами маму. Та разговаривала с Владимиром Осиповичем. Рита подошла к ним.

- Ну, что, Ритка, — директор никогда не звал ее по-другому. – В Москву едешь?

- В Москву? – Рита удивленно посмотрела на мать.

- Правильно, — продолжал Владимир Осипович. Ты – девушка умная, способная.  Тебе учиться надо. На кого учиться-то будешь?

- Мне химия очень нравится, — уверенно ответила Рита.

- Химия? Это хорошо. Молодец! Рад за тебя! И мне приятно. Ох, и скучно же будет в школе без этих хулиганских глаз! — Он громко рассмеялся.

Рита тоже заливисто расхохоталась.

- Владимир Осипович, я обязательно буду к Вам приходить, честное слово!

- Приходи, приходи! Удачи тебе!

«И совсем он не страшный», — подумала Рита, глядя, как тяжелые ботинки, поскрипывая, удаляются в другой конец зала. «А, действительно, есть ли у него пальцы?» Но ответить на этот вопрос Рита уже не успела. Зазвучала новая мелодия, и она, подхватив маму, снова закружилась в беспечном танце. Сегодня – ее день!

***

Рита открыла глаза и сладко потянулась. Как хорошо! Она совсем взрослая и может делать, что захочет! И в школу ходить не надо. Вот захочет, и вообще не будет вставать сегодня. Рита повернулась на другой бок и обеими руками обняла свою маленькую подушечку. Красота! Но ей уже не лежалось. Надо бы сбегать, посмотреть, как там девчонки. И Семка ей что-то говорил вчера… Что же он говорил? Рита рывком вскочила с постели, и тут же плюхнулась обратно. Было такое ощущение, что ей в каждую пятку вставили по огромному гвоздю. Наступить на ноги оказалось совсем невозможно.

- Ой, мамочка, — Рита стала разминать руками онемевшие ступни.

Она кое-как поднялась и, держась за стену, проковыляла в соседнюю комнату. На столе лежала мамина записка: «К моему приходу будь дома. Целую, мама».

- Похоже, я вообще никуда не выйду сегодня, — проворчала себе под нос Рита.

Весь день она провалялась, обложив себя любимыми книжками. Мама пришла как обычно, в семь часов.

- Хорошо, что ты дома, доченька, — ласково сказала она. – Поговорить надо.

- Давай поговорим, — Рита отложила книжку и устроилась поудобнее на своей кровати, поджав под себя ноги.

Валентина принесла в тазике немного холодной воды.

- Давай сюда свои ножки, полегче будет. Болят небось после вчерашнего?

- Ага, — Рита немного поморщилась, опуская ноги в воду. – Зато как я танцевала? Мам, и совсем Владимир Осипович не страшный. Чего его так все боятся? Правда? Вот не помню, что мне Семка вчера говорил. Грустный он какой-то был вчера, не как всегда? Да, мам?

- Да я что-то не обратила на это внимания, — Валентина пожала плечами. – Хороший он мальчик, Семка, и на гитаре хорошо играет. Где только научился? И ты ему, по-моему, очень нравишься.

- Конечно нравлюсь, — безапелляционно ответила Рита. – И он мне нравится. Да мне все наши ребята нравятся, иначе бы мы и не дружили.

Валентина посмотрела на дочь. Где уж там – взрослая? Ребенок еще совсем. Большой глупый ребенок… Она вдруг почувствовала, как в горле что-то защекотало. Валентина потерла рукой шею под подбородком. Ну, ладно, уже все решено. Так будет лучше для Риты. Что она здесь увидит, чего добьется? А там все-таки, Москва. Возможностей больше, и вообще.

Валентина отставила тазик в сторону и дала полотенце.

- Ну, вот что, доченька, — она подсела на край кровати и обняла ее за плечи. – Мы с папой подумали, что тебе в Москву надо ехать, учиться.

- С папой? – удивилась Рита.

- Да, не удивляйся. Он давно предлагал взять тебя к себе, да я не соглашалась. А теперь вот передумала.

- А мне ты никогда ничего не говорила.

- Не хотела, чтобы ты лишний раз переживала. – Она провела рукой по черным волосам дочери. – Все равно я бы тебя раньше не отпустила.

- А теперь отпускаешь?

- Риточка, я хочу, чтобы ты была счастлива. Чтобы у тебя была хорошая семья, детки, чтобы работа была интересная. Там совсем другая жизнь. Понимаешь? Совсем другая. Да и не к чужому человеку едешь. Отец все-таки.

- Отец, — с усмешкой повторила Рита. – Он бросил нас.

- Никогда не говори того, чего не знаешь наверняка, — Валентина встала и подошла к окну.

Она постояла несколько минут и вновь повернулась к дочери.

– И никогда никого не осуждай. Для того, чтобы судить других, самой надо быть «без греха». А это бывает так трудно. И на папу не злись. Ты ведь не знаешь, может ему было еще тяжелее, чем нам с тобой.

- Было бы тяжелее, приехал бы за нами, — не соглашалась Рита.

- Всякое случается, — Валентина посмотрела на нее долгим пристальным взглядом. – Не держи ни на кого зла, доченька. Запомни это, прошу тебя. Зло еще никогда никому не приносило радости.

- Мамуль, а как же ты одна? Тебе ведь тяжело будет.

- Конечно тяжело, моя дорогая, — Валентина снова присела к ней на кровать. – Конечно тяжело. Но мне будет еще тяжелее, если ты упустишь эту возможность. Тебе нужно устраивать свою жизнь. Она у тебя долгая. И очень важно, с чего ты ее начнешь…  А я тут возьму и замуж выйду!

Она вдруг быстро поднялась  и несколько раз покружилась перед Ритой.

-  Как? Сгожусь еще?

- Да ты у меня такая красавица! — Рита подскочила к ней и они, обнявшись, закружили по комнате.

- Ритка, ноги пожалей, — Валентина попыталась остановиться.

- Ничего, я на пальчиках! Мамуль, какая я счастливая!

- А мне больше в жизни ничего и не надо! – воскликнула Валентина, и они обе громко рассмеялись.

 

Глава 2

Рита лежала на верхней полке старого плацкартного вагона и смотрела в окно, подставив лицо знойному ветру. Далеко вокруг тянулась выжженная жарким казахстанским солнцем колючая степь. За несколько дней пути она видела только редкие поселения кочевников да черных от солнца и пыли ребятишек на переездах. Грязные и чумазые, они, как саранча, кидались к поезду, тянули свои ручонки и кричали на чужом для них языке всего два слова: «дай» и «хлеба». Из окон прямо в песок летели куски хлеба, яблоки, сваренные «в мундире» картофелины. Ребятня быстро это все подхватывала и засовывала в рот, не переставая кричать заветные слова.

Рита никогда такого не видела. Даже в старом городе, где было много маленьких детей, и все они были такие же чумазые, но чтобы вот так, прямо с земли, вместе с песком? Какие же они, наверное, голодные. Рита вспомнила похлебку, которую мама во время войны приносила домой из рабочей столовой. Мама… Почему-то вдруг стало очень грустно. Куда она едет? Кого она знает в этой огромной далекой Москве? И кому она там нужна? Тете Тоне с Ромкой нужна. А папе? Вот мама говорит, что не надо на него обижаться. Но ведь он их бросил. Ну, ладно, война. Но война давно закончилась. Значит, не нужны они ему. И она ему не нужна.

Желтый однотонный пейзаж за окном начал расплываться сквозь призму накатившихся слез. Рита отвернулась к стене, чтобы никто не заметил, что она плачет. «А может быть вернуться?» — вдруг подумала она, водя пальцем по шершавой стенке. «Не нужна мне никакая Москва. Живут же и здесь люди. И мама рядом…»

Она вытерла слезы и, свесившись вниз, спросила у сидящей напротив женщины:

- Лидия Петровна, а когда следующая станция?

- Ты чего, погулять хочешь?

- Нет, домой хочу, – ответила Рита, спускаясь вниз.

- Домой? Чего это ты надумала? — Лидия Петровна чистила яйцо, собираясь поужинать. – Давай-ка, лучше, присоединяйся.

Она достала еще одно и протянула его Рите.

- Вот, хлеб, огурчик соленый возьми, кушай, может и повеселеет.

- Спасибо, — грустно ответила Рита, разбивая тонкую скорлупу о край вагонного столика.

- Мне теперь уже, наверное, никогда не повеселеет, — несколько слезинок капнули прямо на гладкий белок.

- Ну, вот, и солить не надо, — Лидия Петровна протянула ей платок. – Если хочется, поплачь немножко. Тоже иногда бывает нужно, поплакать. Но только немножко. Вот я, например, считаю, что мне в такие минуты просто «взгрустнулось».

- И у Вас тоже бывают такие минуты? – Рита подняла покрасневшие глаза.

- Конечно, а как же? Они у всех бывают, девочка. Ну, я немножко поплачу, а потом и  думаю: «И чего я расплакалась? Слава Богу, все мои родные-друзья – живы и здоровы, я сама тоже здорова, жить у меня есть где, кушать – тоже, работа есть, что еще надо?» Войну вспомню – вот что страшно. И слезы сами куда-то уходят. Просто надо пытаться во всем найти что-нибудь хорошее, тогда и полегчает.

- Страшно мне, тетя Лида, уже четвертый день едем, а еще так далеко. И по маме соскучилась, — она опять поднесла платок к глазам.

- Ну, успокойся, Риточка. Ты уже большая, все будет хорошо. Я думаю, ты со всем справишься. А выучишься, работать пойдешь и маму к себе заберешь. Или будешь в отпуск к ней приезжать. Главное, что ты ее любишь и никогда не бросишь.

- Да, что Вы, «бросишь», — Рита подняла вмиг высохшие глаза. – Как это – «бросишь»? Маму?

- Ну, вот, и молодец! Умница! – Лидия Петровна улыбнулась. – Хороший ты человечек, Риточка. И все у тебя будет хорошо! Да ты кушай, кушай. Я пойду чайку попрошу.

***

Поезд медленно пробирался вдоль перрона. Встречающие размахивали руками, кричали и, завидев в окне знакомое лицо, бежали рядом с вагоном, стараясь первыми оказаться около двери.

Рита узнала отца сразу. Поезд почти уже останавливался, когда она увидела высокого, немного сутулого мужчину. Он был совсем не похож на того папу Леню, которого она помнила, но она точно знала, что это именно он.

Леонид стоял немного поодаль и пристально всматривался в проплывающие мимо лица.

Поезд остановился, и пассажиры стали вытаскивать на перрон свои вещи. Наконец, наступила очередь Риты. Она спустилась по ступенькам, поставила на землю небольшой чемодан и рюкзак и протянула руку, чтобы помочь сойти Лидии Петровне.

- Спасибо, — Лидия Петровна оглянулась в поисках носильщика. – Где твой папа? А-то поехали ко мне.

- Вон! – Рита едва кивнула в сторону Леонида. – А он меня совсем не узнает.

- Да, как же он тебя издалека узнает, ты же совсем девочкой была. Вот подойдешь поближе, и узнает. Ну, иди, иди, не бойся.

Рита повернулась, подняла с земли свои вещи и тихонько пошла по направлению к отцу.

- Я приехала, папа, — она стояла перед ним, стройная, взрослая девушка.

- Я очень ждал тебя! — Леонид нервно отбросил в сторону недокуренную папиросу и крепко обнял дочь.

***

- Вот мы и дома, — Леонид поставил чемодан на пол лестничной площадки и стал открывать дверь. – Дуняша, ты дома?

- Иду, иду, — из комнаты показалась улыбающаяся дородная женщина с тряпкой в руке. – Прибирала, не слышала, как вы зашли.

- Познакомься, это – Маргарита, — сказал Леонид, указывая на дочь. – А это – Дуня, моя жена, — он слегка кашлянул.

- Здравствуй, Рита. Очень рада с тобой познакомиться. Папа мне много о тебе рассказывал.

- Здравствуйте, — тихо ответила Рита. – Я не знала…

- Ну, вот и хорошо. Познакомились. Давай, дочка, проходи. Умойся, отдохни. Дорога длинная была.

- Проходи, проходи, не стесняйся, — Дуня взяла чемодан и понесла его в комнату.

Квартира была небольшая, однокомнатная. Дуня открыла дверь в маленькую комнатку без окна, служившую, видимо, чуланчиком. Но там вполне уместился диван и даже маленький столик с зеркальцем.

- Вот, мы тебе здесь спаленку устроили, — добродушно сказала она, опуская чемодан на пол. – Живи на здоровье. Без оконца, ну, уж, как есть. Не серчай.

Она вышла, аккуратно притворив за собой дверь.

Рита устало опустилась на кровать. Значит, отец женился и ничего не сказал маме. Если бы мама знала, то ни за что не отпустила бы ее сюда, к этой чужой женщине. Хотя, вроде бы она и ничего, добрая. Но все равно – чужая. А папа у нее красивый, только морщинок на лице много. И от прежней шевелюры почти ничего не осталось. Нет, наверное, он все-таки ее любит, раз позвал к себе, и она его тоже любит. Она столько раз представляла себе их встречу. А прошло все совсем по-другому. Просто подошла, и говорить ничего не надо было. Чудно…

- Риточка, идем обедать, — отец приоткрыл дверь.

Рита спала, сидя на кровати и прислонившись к стене. Леонид снял с уставших ног босоножки, уложил ее удобнее и накрыл легким покрывалом.

- Как на Валентину похожа, — он поцеловал черный завиток, упругим колечком прикрывавший висок. – Отдыхай, дочка.

***

            Рита вышла на улицу. Она – студентка! Странно, но момент, которого она так долго ждала, наступил, а вокруг вроде бы ничего не изменилось. Нет, ну как же, не изменилось? Вон, какое яркое солнце! И небо. Просто бескрайнее, бездонное, без… Рита запрокинула голову вверх так, что хрустнули позвонки на шее. Безграничное, безоблачное… Она побежала вниз по широким ступенькам, размахивая руками и широко улыбаясь. Она – студентка! Рита присела на скамейку, чтобы немного перевести дух. Какие же милые старички ей попались. Сколько им лет? Такие «божьи одуванчики», совершенно белые волосы, пенсне. Наверное, еще до революции преподавали. А как спрашивали! Вежливо, уважительно, словно она – большой специалист. Да и она – не промах! На все вопросы ответила, даже не запнулась ни разу. А потом и говорят: «Извините, товарищ абитуриентка, нам нужно посоветоваться». И склонились друг к другу. Рита даже уши руками закрыла, чтобы случайно не подслушать. А так хотелось! Но она бы все равно ничего не услышала, потому что сердце так стучало… А потом они повернулись к ней и сказали: «Милая девушка, Мы ставим Вам «отлично». Поздравляем!»

А старичок добавил: «У Вас был сильный педагог. Это в наше время – редкость!» Да, их Владимир Осипович действительно – редкость. Вспомнилась школа, девчонки. Где они сейчас? «Сегодня же всем напишу, а сейчас надо маме телеграмму послать», — Рита решительно поднялась со скамейки.

Дверь ей открыла Дуня с неизменной тряпкой в руках.

- Ну, как? Сдала? – она вопросительно смотрела на Риту, машинально протирая тряпкой дверную ручку.

Нет, Рита, в принципе, ничего против Дуни не имела. Ей даже льстило видеть, как та старалась во всем угодить отцу. Даже, не угодить, а сделать ему приятное. Во всем. В разговоре, в еде, в чистоте. Что касается чистоты, то Рита просто не понимала, как Дуня, работая на литейном заводе в три смены, еще умудряется за всем уследить. Но в доме действительно все блестело. И к ней Дуня относилась очень хорошо, ласково. И веселая она. Рита даже подумала, что Дуня ей нравится. Но как же мама? Ей казалось, что сблизиться с Дуней, значит предать маму. А это невозможно. Никогда!

- Да, — сухо ответила Рита. – А папа дома?

- Папа скоро придет. Вот он обрадуется. А ты молодец!

Рите была приятна похвала, но она сдержанно поблагодарила и прошла в свой чуланчик.

- Ленечка, Риточка поступила! – радостно прокричала Дуня, едва он вошел в дверь. – Какая она у нас молодец!

- Папка! – Рита повисла на шее у отца,  высоко поджав ноги, а он крепко держал ее своими сильными руками, покачивая из стороны в сторону.

Рита заглянула ему в глаза и положила голову на его плечо. «У нас», — она ревниво посмотрела на Дуню. «Ты-то, какое имеешь ко мне отношение?» Дуня смотрела на них, широко улыбаясь.

- Ну, пошли уже, отец-то с работы, да и ты, небось, проголодалась, — и она решительным шагом направилась на кухню.

- Пойдем, дочка, отпразднуем! Матери сообщила?

- Да, конечно, сразу же телеграмму дала.

- Вот и молодец. Ты мать не забывай, она – мать!

- А ты – отец! – Рита снова заглянула ему в глаза.

Он ничего не ответил, только еще крепче прижал ее к себе.

Они пили настоящее шампанское и ели картошку с селедкой. Картошка была рассыпчатая, посыпанная укропом и политая ароматным подсолнечным маслом. Селедку Дуня почистила от косточек, нарезала ровными кусочками и накрыла сверху тонкими колечками лука. Рита без умолку рассказывала о своем последнем экзамене, а Леонид смотрел на них обеих и улыбался.

- Папка, а когда мне можно будет к тете Тоне с Ромкой съездить?

- Это, которые с вами в эвакуации были?

- Ага.

- Так, хоть завтра и поезжай. Ты ведь адрес-то знаешь?

- Да, у меня письмо тети Тонино есть с обратным адресом.

Рита кинулась в свою комнату и принесла конверт.

- Да, далековато, — Леонид тихонько присвистнул. – Ну, да ладно. Объясню тебе, не заблудишься, ты ведь теперь настоящая москвичка. Должна сама ориентироваться. Не все же тебе за ручку с папой ходить. Верно?

- Ага!

- Что ты «заагакала»? Студентка! Студентам положено правильно говорить! Поняла?

- Ага, поняла! – Рита рассмеялась. – Давай, объясняй.

- Но только на несколько дней, чтобы в воскресенье приехала. Договорились?

- Договорились!

Он взял чистый лист бумаги и карандаш. Рита смотрела на четкие и ровные линии и вспоминала жаркий душный вагон, который привез ее сюда, в эту новую, еще незнакомую, но такую прекрасную жизнь. «Все у меня будет хорошо, Лидия Петровна права!» Как здорово, что она не вернулась тогда обратно. Все будет хорошо!

***

Электричка медленно катилась по блестящим рельсам к перрону. Рита посмотрела на схему, нарисованную отцом. Она уже выучила ее наизусть, но все-таки решила еще раз себя проверить. Так, все правильно, платформа «45-й километр». Она вышла из вагона. Народу было немного. Рабочий день. Внизу у ступенек сидела старушка и продавала семечки. Рита подошла к ней.

- Скажите, пожалуйста, где здесь улица Центральная?

Старушка недоверчиво посмотрела на незнакомку.

- А ты к кому? Я тута всех знаю.

-  К Антонине Сергеевне Плотниковой, сын у нее еще, Ромка, знаете?

- Кто ж их не знает, — старушка сердито начала перебирать семечки. – Вражину такую.

- Что вы сказали? – не поняла Рита.

- А что слышала, то и сказала. Ступай, ступай, девка, выйдешь на дорогу, там тебе скажут. Некогда мне с тобой, торговать надо.

«Чудная какая-то», — подумала Рита и пошла в том направлении, куда ей указали.

Улица Центральная была действительно центральной и, похоже, единственной улицей в этом небольшом подмосковном городке. Правда, достаточно длинной и, даже, асфальтированной. Но домики вдоль нее стояли деревянные, окруженные ровными грядками, ягодными кустарниками и большими фруктовыми деревьями.

Дом номер один, был, в отличие от других, похож на вытянутый сарай. Во дворе на многочисленных веревках сушилось белье. Рита вошла в подъезд. Длинный темный коридор с множеством дверей встретил ее угрюмым молчанием. Ни одной живой души, казалось, что здесь никто и не живет. Рита снова вышла на улицу, села на скамеечку около подъезда и стала ждать.

Примерно через час дом начал оживать.  Закончился рабочий день. Двор наполнялся криками и ревом детворы. Мужчины занимали свои места вокруг стола, чтобы забить очередного «козла». Женщины громко перекрикивались между собой, стараясь привлечь к себе всеобщее внимание.

- Тетя Тоня, здравствуйте, — Рита поднялась со скамейки.

Антонина шла, держа в одной руке авосьу, из которой свисал пучок зеленого лука, а в другой маленький алюминиевый бидончик с квасом. Она оживленно и громко что-то обсуждала с идущими рядом женщинами.

- Тетя Тоня, это я – Рита.

Антонина повернула голову, на секунду остановилась и вдруг бросилась к девушке, расплескивая на ходу  содержимое бидончика.

- Риточка, девочка моя! – Она теребила ее в руках, словно маленькую, обнимала, целовала, улыбалась и плакала. – Когда же ты приехала, хоть бы сообщила, я бы тебя встретила!

Она немного отстранила от себя девушку, посмотрела на нее:

- Какая же красавица выросла! Риточка! – и снова крепко прижалась к ней своей, мокрой от слез, щекой.

- А Валентина-то как? Здорова?

- Да, тетя Тонь, здорова. Привет Вам с Ромкой передает. А Ромка-то где?

Антонина оглянулась по сторонам.

- Ромка! – вдруг громко закричала она. – Нет, не видно, небось, с лягушками своими носится или книжку читает. Большой он стал, ты и не узнаешь. Ну, да ладно, пошли в дом. Прибежит.

Они вошли в темный коридор, который теперь уже не казался таким страшным. Антонина открыла одну из дверей:

- Ну, вот, проходи, здесь мы и живем. Смотри, отдельная комната! Целых 10 метров на двоих! Недавно переехали, а чего мне это стоило? Ой, Риточка, да ты же ведь ничего не знаешь! Ну, ладно, потом расскажу. Вы-то там как? И как тебя Валентина одну  отпустила?

- Я учиться приехала, тетя Тонь. В университете. Поступила уже!

- Учиться? В университете? Вот же, умница ты какая! Молодец! Валентине-то тоже радость! Вот и Ромка у меня твердит все, в медицинский да в медицинский. И ни о чем больше слышать не хочет. Только трудно мне одной его поднимать, вдвоем-то сподручнее было работать. Вот и думаю, как лучше.

- Так ведь, в вечерний можно, или в техникум.

- Можно, конечно. Да, что мы тут с тобой гадаем. Ему еще не скоро. Там видно будет.

- Мам, ты меня искала? – Ромка, запыхавшись, вбежал в комнату.

- Ромочка, посмотри, кто к нам приехал!

- Ромка, ты меня не узнаешь? — Рита поднялась ему навстречу.

- Узнаю, — мальчик стоял, не сдвинувшись с места. Конечно он ее узнал. Это же его Ритка, его защита и опора. Он-то помнил, как ее боялись все мальчишки на их улице в том далеком жарком городе. И, конечно, ему очень хотелось броситься к ней, прижаться к ее руке и снова почувствовать ту уверенность, которую он всегда ощущал рядом с ней. Но он не мог. Вон, она какая красивая. Прямо, как артистка. Да и он уже не маленький, чтобы за девчачью юбку держаться.

- Ромка! – Рита подбежала к нему. – Ромочка, я так по тебе скучала!

И тут его мужское сердце не выдержало. Он схватил Риту за руку и уткнулся в нее, стараясь, чтобы никто заметил навернувшихся слез.

Рита гладила его по взъерошенным русым волосам и приговаривала:

- Не плачь, Ромочка, я теперь никуда от тебя не уеду. И всегда буду тебя защищать, как и раньше.

- Не-а, — Ромка поднял заплаканное лицо. – Теперь я тебя буду защищать. И лечить вас с мамкой буду. И всех лечить буду.

- Конечно будешь, защитник ты наш, — Антонина незаметно сунула в карман носовой платок. Давайте стол собирать. Сегодня у нас праздник!

***

- Ой, Антонина, до сих пор не верится, что у тебя с Ромкой отдельная комната, — худощавая женщина, похожая на учительницу, обвела взглядом оклеенные салатовыми обоями стены. – Одному Богу известно, сколько ты пережила! Но добилась же! За это я тебя и люблю. И горжусь, что у меня такая подруга!

- Ладно тебе, Мария, перемололось уже.

- Не ври, такое не перемелется и через тридцать лет, а не то, что через три года.

- И то, правда, — Антонина налила водки в две маленькие граненные стопочки. – Давай помянем Гришеньку моего.

Женщины молча выпили.

- Хороший он был. Ромку любил очень. И меня любил.

- Ох, Антонина, хорошим-то в жизни больше и достается.

- Не знаю, Маша, не знаю. Никому не пожелаю такого.

- Это про моего папку говорят, — тихо сказал Ромка. – Пойдем, расскажу. Мам, мы с Ритой на улицу пойдем. Наелись уже.

- Спасибо, тетя Тонь, — Рита поднялась вслед за Ромкой.

- Идите, только недолго. Завтра в школу.

- Ладно!

Они выбежали на улицу. Было уже почти темно.

- Пойдем, на качели. Там сейчас нет никого.

Они сели вдвоем на широкую доску, подвешенную к большому толстому суку старого дуба.

- Погиб мой папка, — сказал Ромка, тихонько отталкиваясь от земли ногой.

- Ром, в бумаге, что твоей маме прислали, написано было, что «без вести пропал». А, может, жив еще?

- Нет, — со вздохом ответил Ромка. – Погиб он. Только мамке не сказали где, потому что он — «враг народа». Это про моего папку! Только, какой же он «враг народа», если он с фашистами воевал? А, Рит? Он же за нас воевал, а мы, что не народ, что ли? Что же он и нам враг?

- Нет, Ромка, ты что! Как он может быть вам враг? Он же папка твой!

- Вот и я говорю, не может такого быть. И мамка так говорила этому дядьке усатому. Мы с ней вместе ходили. Он такой жирный, и усы у него черные-черные, весь рот закрывают. Он мамке и сказал про папку.

Рита посмотрела на него. Рассуждает совсем по-взрослому. А сколько ему сейчас? Одиннадцать-двенадцать не больше.

- Ты знаешь, Рит, — Ромка был весь в своих мыслях. – А я бы его никогда лечить не стал! Даже, если ему очень больно было!

Потом немного подумал и тихо сказал:

- Ну, если только очень больно, тогда может быть…

- Ой, Ромочка, добрый ты.

- А потом нам жить негде было, и мы жили в сарае. Там холодно и крысы здоровые. Я их не боялся, а мамка всегда палку рядом с собой клала, чтобы крыс отгонять. И дразнили меня. Выйду гулять, а мальчишки орут: «Бей «врага народа»! Почему они такие злые, Рит?

«Вот, почему она так сказала», — Рите вспомнилась старушка на вокзале. – «Действительно, почему люди бывают такими злыми?»

- А я мамке никогда не жаловался, — продолжал Ромка свой печальный рассказ. -  Приду, и сразу спать ложусь, чтобы она синяки не видела. Жалел я ее. Ну, а потом опять в военкомат вызвали. Говорят, ошиблись. Погиб мой папка в самом начале войны, только вот место точно не знают. Где-то под Москвой, недалеко, а никто не знает, где. Я вот вырасту, обязательно могилку отыщу, потом мамку туда привезу. Может ей легче станет. Как думаешь? А хочешь, вместе поедем

- Конечно, Ромочка. Сколько же на тебя свалилось!

- Рит, а ты правда теперь никуда не уедешь?

На Риту смотрели совсем еще детские глаза, совершенно беззащитные перед свалившейся взрослой жизнью. Она крепко обняла его.

- Ромочка, где бы мы ни были, мы всегда будем вместе. Ты мне веришь?

- Да, — тихо сказал он и еще крепче сжал ее руку.

***

Когда они вернулись, Антонина уже собрала со стола. Рите она постелила на кровати, настоящей кровати с металлической сеткой и блестящими шариками в изголовье. А себе с Ромкой – на полу, на большом ватном одеяле.

- Тетя Тоня, давайте я – на полу, — попыталась протестовать Рита.

- Нет, девочка. Ты – гость, долгожданный и очень дорогой!

- Тетя Тонечка, как я вас с Ромкой люблю! Вы мне, как родные, даже лучше!

- Так и должно быть, — ответила Антонина, обнимая ее. – Столько вместе пережили! Ложись, устала, целый день на ногах.

- Тетя Тонь, а правда, что Ромкин папка погиб? Может, ошиблись они, ведь ошиблись же в первый раз.

- Нет, Риточка, не ошиблись они. Нету моего Гришеньки…

Она устало опустилась на край кровати. Пальцы ее, то сжимали, то разжимали белый металлический шарик. Другой рукой она машинально расправляла невидимые складки на безукоризненно отглаженной простыне.

- Ой, Гришенька мой, Гришенька…, — и Антонина, не выдержав, повалилась на кровать.

Ромка бросился к ней:

- Мамка, не надо, не надо, не плачь! Найдем могилку, поедем с тобой. Не плачь только!

- Да где ж ее найдешь-то, сыночек! – Продолжая всхлипывать, Антонина обняла сына. — Вон сколько полегло, где ж теперь разобраться-то!

У Ромки самого глаза уже были на «мокром месте», но он, громко шмыгал носом, изо всех сил стараясь не расплакаться.

- Прости, тетя Тоня, — Рита стояла, как вкопанная, чувствуя себя страшно виноватой и бессердечной. – Я не хотела Вас так расстраивать, тетя Тонечка.

- Милая моя, — Антонина посмотрела на нее покрасневшими глазами. – Разве ж ты в этом виновата? Это – война, от нее все беды. А папка у нас хороший был, ласковый. Людей любил. Понимаешь, Риточка, он людей любил, жизнь любил!

Рита с Ромкой потихонечку пристроились на полу рядом с кроватью.

- Красивый он, папка наш, — Антонина посмотрела на Ромку. – Вон, Ромка весь в него. И волосы такие же вихрастые, и глаза.

Она задумчиво гладила Ромкину голову, а сама смотрела куда-то в угол, видно вспоминая свое далекое и такое короткое женское счастье.

- Бывало, идем мы по улице, парни на меня заглядываются. А что, я – красивая была, косы – длинные, ровные, все на мои косы любовались.

- А вы и сейчас – красивая, — Рита погладила ее по руке.

- Да, что — сейчас, а тогда…

В каждом ее слове чувствовалась та невидимая грань, которая отделяла «ту», довоенную жизнь от той, что была потом.

- Красивая, — продолжала она задумчиво. – А он даже не ревновал. Ему нравилось, что все на меня смотрят. Он всегда говорил: «Почему на красоту не посмотреть? Для этого и в музеи ходят, а тут вот она – рядом, красота». Это он про меня. И не ревновал. Знал, что кроме него никто мне не нужен. И ему никто не нужен был. Так бы жили мы и жили, если бы…

Она глубоко вздохнула, чтобы снова не расплакаться. Она рассказывала про свою первую и единственную любовь, рассказывала детям. Но, хоть и не полагалось об этом говорить вслух, ей не было стыдно. Вернее, она даже не думала о том, стыдно об этом говорить, или нет. Она просто рассказывала им о прекрасных и чистых чувствах, чувствах, которые не дают сломаться и упасть, даже, когда очень тяжело этого не сделать. Когда кажется, что уже нет сил двигаться, смотреть, жить. А жить надо. Ради этих светлых чувств, ради памяти о них.

Она потрепала Ромку по голове.

- Ну, все, поздно уже. Умываться и спать! – Антонина поднялась и поправила сбившуюся постель. – Риточка, а когда у тебя занятия начинаются?

- Через две недели. Только в воскресенье мне папа…, — она запнулась, произнося это слово, и испуганно посмотрела на Ромку.

- Ну, в воскресенье, так в воскресенье, — подхватила Антонина. – Завтра поговорим, а сейчас – спать.

Глава 3

Рита давно уже жила в общежитии.

Училась она с азартом, увлеченно. Дни были расписаны буквально по минутам. Лекции, коллоквиумы, читалка. Все неслось в едином водовороте интересной и  безостановочной студенческой жизни. Рита еще успевала на кафедре неорганической химии перемывать все пробирки и колбы. За это ей даже немного приплачивали, и она могла себе изредка позволить пообедать в студенческой столовке.

Изредка она приезжала к отцу. Тогда Дуня ставила стол на середину комнаты, накрывала его белоснежной скатертью и они ели фирменную картошку с селедкой. Это было так незабываемо  вкусно…

После экзаменационных волнений, наконец, наступили долгожданные летние каникулы. И вот теперь, год спустя, из открытого окна железнодорожного вагона Рита опять смотрела на бескрайнюю выжженную степь. На дрожащий воздух, поднимающийся с раскаленной земли и переливающийся радужными отблесками под палящим солнцем. На черноглазых ребятишек, так смешно корчивших свои чумазые рожицы. «Вот бы взять огромную ванну, налить туда воды и засунуть их всех!» — вдруг подумалось ей. Рита даже тихонько рассмеялась от этой мысли.

Дома все было по-прежнему. Рита зашла в свою комнатку, провела рукой по стенам, столу, полочке. Какое все родное, теплое! Как же она соскучилась по всему этому! Рита даже не представляла себе, как соскучилась! Весь вечер они с Валентиной просидели рядышком. Им совсем не хотелось спать. Им хотелось только вот так сидеть долго-долго и рассказывать, рассказывать обо всем, что произошло с ними за этот нескончаемо длинный год.

- Давай, дочка, ложись. С дороги устала. Еще наговоримся.

- Мам, а кто сейчас в городе? Люська учится или работает где? А ребята?

- Я даже и не знаю, — Валентина с силой встряхнула одеяло, чтобы оно расправилось внутри пододеяльника. –Люся, вроде,  в медицинский техникум поступила, а Марина – в Ленинграде, в педагогическом учится. Я-то мало, кого вижу. Да ты лучше сама завтра в школу сходи, там все и узнаешь.

- Да в школу – это само собой. Мам, а ребята где? Не знаешь?

- Про Семку, небось, интересно?

- И про Семку, и про Витьку. А Левчик поступил? Он в летное училище хотел.

- Не знаю, дочка. Сема приходил раза два, осенью еще. Спрашивал, как ты устроилась. Больше ничего не знаю. Потерпи до завтра.

- Мам, я так по всем соскучилась. И по тебе, очень-очень.

- И я тоже, Риточка. Сначала даже жалела, что отпустила тебя. Потом привыкла немного. Я очень рада, что ты учишься, что с папой у тебя хорошие отношения. Я очень рада, доченька.

- Мам, ты – самая красивая и самая добрая мама на свете. Я очень тебя люблю, — Рита крепко обняла ее.

- И я очень горжусь тобой, девочка моя. Ну, поздно уже, ложись, отдыхай.- Она откинула угол одеяла.

- Как маленькой, — Рита быстро юркнула в постель и натянула одеяло почти до глаз. – А ты знаешь, Дуня оказалась не такой, как я представляла. Она — хорошая. Тебе неприятно об этом говорить?

- Да, нет. Это- жизнь. Я довольна тем, что у тебя есть еще один близкий человек. А что касается меня… Не думай ты об этом. Все образуется. Ты – счастлива, больше мне ничего не надо. Поняла?

- Поняла, мамочка.

- Ну, и хорошо. Спокойной ночи, спи до полночи, а потом до утра. Помнишь, так бабушка твоя говорила, когда ты была совсем маленькой.

- Помню. И тебе — спокойной ночи.

***

Рита шла по пустому коридору ее любимой школы и прислушивалась к голосам за дверьми классов. Мария Ивановна, математика. А это – Александра Петровна – биологичка. Ох, и смешная она. Невысокого роста, с реденьким пучком на голове, но добродушная и совершенно безобидная. Девчонки над ней подшучивали, и Рита сама была непротив немного пошалить на уроке. Беззлобно. И Александра Петровна никогда не обижалась на них. Звонок на перемену вернул Риту из воспоминаний.

Неожиданно дверь, около которой она стояла, резко распахнулась, и Владимир Осипович буквально вылетел оттуда своей стремительной походкой. Сделав несколько шагов, он вдруг резко остановился и повернулся к девушке.

- Ритка, откуда ты?

- На каникулы приехала, — шепотом ответила Рита, немного струхнув.

Он подошел к ней, взял за плечи и развернул лицом к окну.

- Вот, теперь вижу, действительно ты! Глаза те же! Пошли в учительскую,- и он слегка подтолкнул ее перед собой.

Домой Рита возвращалась, когда уже стемнело. Она шла по родным с детства узким улочкам со стрелками журчащих арыков по бокам, с живой изгородью высоких пирамидальных тополей, которые раньше ей казались огромными добрыми великанами, охраняющими дорогу. Она, когда-то давно, даже придумала пароль, чтобы они пропускали ее. Вот и сейчас Рита подошла к одному из них, провела рукой по шершавой коре и что-то тихо прошептала.

- Рита, — вдруг услышала она тихий окрик сзади.

Рита настолько была увлечена своей игрой, что вначале подняла голову вверх на острую верхушку кроны, уходящую куда-то в глубь черного звездного неба.

- Рита, — снова послышался голос, и из-за дерева показалась чья-то фигура.

- Кто это? – Рита отступила на шаг назад.

- Да не бойся ты! Это я, Семка.

- Семка! – Рита бросилась к нему. – Откуда ты узнал, что я приехала?

- Да уже весь город знает. Ты ведь у Люськи была?

- И правда. А я к вам завтра собиралась зайти. С Люськой никак расстаться не могли. Целый год не виделись.

- И со мной — целый год, – Семка тихонько постукивал пальцами по грифу потрепанной гитары, с которой никогда не расставался. – Расскажи, как ты там, в Москве?

- Да я-то хорошо. Все нормально. А ты давно тут стоишь? Зашел бы домой.

- Неудобно как-то тетю Валю беспокоить так поздно.

- А что, уже поздно? Ой, совсем время потеряла. Я — сейчас, только маму предупрежу.

…Они стояли под высоким тополем. Семка наигрывал какую-то простенькую, но очень приятную мелодию. Рита, закрыв глаза, прислонилась спиной к мощному стволу.

- А ты когда-нибудь слышал, как разговаривают деревья? – вдруг шепотом спросила она.

- Слышал, — пропел Семка в такт музыке.

Рита посмотрела на него недоверчиво.

- А что они говорят?

- Когда – что, — Семка на секунду перестал играть и посмотрел на девушку. — Они мне про тебя рассказывают. Они – высокие, им далеко все видно.

- Болтун ты, Семка. Придумываешь.

- А это плохо?

- Нет, наверное. Семка, ты – романтик?

- Я? – Семка снова начал что-то наигрывать. – Вот, послушай:

                       По тихим улицам идет ночная мгла,*

                       И мы стоим у растворенного окна…

Нежная красивая мелодия, совершенно незнакомая, но такая близкая, будто написанная специально для нее… А звуки, цепляясь друг за дружку, уплывали куда-то высоко-высоко, выше домов и тополей, и там, в этой бездонной черной глубине, растекались между звездами, наполняя собой все вокруг.

- Семка, откуда это? – Рита словно очнулась от волшебного сна.

- Сочинил.

- Кто? Ты сочинил? Нет, правда?

- Тебе понравилось?

-  Очень! Спой еще что-нибудь, пожалуйста.

* Здесь и далее стихи Павла Богуша

 

Рита еще долго стояла и слушала эти новые для нее песни, и они ей нравились все больше и больше. А Семка был готов играть их для нее хоть до утра, хоть целую неделю или целую жизнь…

Глава 4

 Рита подошла к окну и, отдернув тяжелую штору, прислонилась лбом к прохладному стеклу. Опять зима. Под снегом и не разобрать, клен это или тополь. Рита переводила взгляд со светящихся в темноте окон на запорошенные снегом деревья, потом на фонари, высвечивающие вокруг себя яркое кольцо блестящих снежинок. «Опять лампочку разбили», — машинально подумала она, глядя на темную дорожку перед их подъездом. «Ирочка скоро должна придти». Потом подняла глаза вверх. На темном небе сияли холодные, словно прикрытые туманом, звезды. «А какие яркие звезды были тогда! И тополя там не такие, как здесь – высокие, стройные, большие. Они бы не дали ее в обиду» — Рита прикрыла глаза, и из-под ресниц выкатились крупные слезы.

Они с Семкой поженились через три года после той встречи в ее первые студенческие каникулы. Рита перешла на пятый курс. Как ее уговаривала мама сначала закончить институт. Мама, мама, ты, как всегда была права. Конечно, можно было годик подождать или, хотя бы с ребенком повременить. Ну, куда там! Хотелось все и сразу. Молодость! Кажется, что все сможешь и все выдержишь.

Первые полгода жили в ее комнате в общежитии еще с двумя однокурсницами. Потом, когда живот уже нельзя было скрыть, комендант сжалился и выделил им маленькую комнатку около кухни. До этого уборщицы хранили там свои ведра, швабры, а теперь стоял их топчан на деревянных «козлах» и коляска, в которой сопело маленькое розовое существо под именем «Ирочка».

Рита улыбнулась, вспомнив это, и подошла к шкафу, чтобы достать носовой платок. Ей не хотелось зажигать свет. Она села на диван и поглубже закуталась в теплую мохеровую кофту. В своих воспоминаниях она снова проживала те трудные, но такие счастливые времена, которых никогда уже в ее жизни не будет.

Институт она все-таки закончила. Как ее уговаривал декан взять «академический» отпуск, даже угрожал отчислением. Но она упросила. Ирочка родилась почти перед самой защитой диплома. Хорошо, что уже не надо было каждый день ходить на занятия. А с девочкой, спасибо, все помогли. На месяц приехала мама. Семке пришлось ночевать у друзей, иначе просто не поместились бы. Девчонки из общежития сидели по очереди, даже Дуня приезжала иногда.

А потом… Лет восемь все было хорошо. Рита настояла на том, чтобы Семен закончил заочный машиностроительный институт. Тяжело было, но, ничего, и с этим справились. Потом — механический завод. Начинал  с мастера, теперь, наверное, был бы уже начальником цеха, а, может быть, и повыше. Что же произошло? Где надломилось?

«Эх», — Рита глубоко вздохнула, — «Семка, Семка!»  Беда была в том, что она по-прежнему его любила. Или жалела? Но жить с ним больше не могла. Она больше не могла слышать его, чуть с хрипотцой, голос, его песни. Она обожала его песни, но, когда он своим треснувшим голосом начинал их петь, ей хотелось заткнуть уши и закричать. Громко-громко, чтобы они остались где-то там, далеко-далеко, и запомнились ей такими, какими они были тогда – нежными, страстными, красивыми.

Все началось, когда Ирочка пошла в третий класс. Семен уволился с завода. Не сразу. Сначала он стал подрабатывать на свадьбах. Потом его пригласили два раза в неделю по вечерам петь в одном из недорогих ресторанчиков. А потом – и ежедневно. Появились новые друзья, угощения, чаевые. Это панебратское — «шеф, сыграй!» Рита зябко поежилась.

Семен приходил домой веселый, возбужденный, с сияющими каким-то масляным блеском глазами, пахнущий ужасной смесью дешевых духов и портвейна. Вся его артистическая натура требовала «продолжения банкета». А тут? Какой тут банкет? Ребенок спит, жена – уставшая. Никакого внимания, ни аплодисментов, ни даже похвалы. Никакого признания его таланта! Ну, подумаешь, немного выпил. Так ведь – это работа такая. Без этого нельзя. Не поймут, обидятся. Зато, как его там слушали, и песни по несколько раз заказывали.  Не самые его любимые песни, нет. Но деньги платили, и, надо сказать, хорошие деньги.

Семен действительно не понимал, чем недовольна жена. Ну и что, что поздно пришел. Но ведь пришел же, не остался же там или, не дай Бог, где-нибудь на скамейке. Домой он приходил всегда, только Рите это было уже не нужно. Лучше бы и не приходил вовсе…

***

Рита вздрогнула от скрипа открывающейся двери.

- Ирочка, это – ты?

- Да, мам. А что у тебя темно? Я уже подумала, что никого нет дома.

- Да, так. Что-то пригрелась, вставать было неохота свет включать.

Рита вылезла из-под одеяла, которым прикрывала ноги.

- Сейчас покормлю тебя. Голодная, наверно. А что так поздно?

- Да у Людки сидели, билеты по физике переписывали. К экзаменам пора готовиться.

- Это уж точно. Время пробежит, не успеешь оглянуться.

Рита посмотрела на дочь. Взрослая, скоро семнадцать…

- Мам, что ты так смотришь? – Ира машинально одернула тонкую кофточку, обтягивающую ее стройную фигурку.

- Да, вот, вспомнилось, что я чуть старше тебя была, когда в Москву приехала. И хватило же смелости?

- А что тут такого страшного? Город, как город. Немного больше людей и машин, чем в других городах. А так…

- Так, да не так. Ты не забывай, какое время было, да и что я тогда могла видеть в своем городе, после войны-то?

Рита включила газ и поставила на огонь кастрюлю.

- Наверное, ты права, — Ира потянула носом воздух, наполнившийся ароматом тушеного мяса. – Как вкусно пахнет, давай скорее, а то я сейчас упаду в голодный обморок.

- Ничего, я тебя спасу, — улыбнулась Рита, ставя перед ней тарелку. – Не обожгись, хлеб возьми.

- Угу, — промычала Ира, пытаясь прожевать большой кусок, обжигающий ей рот.

- Господи, ну ведь говорю, горячее. Куда торопишься? Как маленькая, ей-Богу.

Она наполнила еще одну тарелку и села напротив дочери. Рита действительно очень вкусно готовила. Особенно ей удавались «экзотические» для московской кухни среднеазиатские блюда. Правда, это было не каждый день, по праздникам. Но уж, если это был лагман, то с настоящим джусаем и настоящей длиннющей лапшой, а, если манты, то сока было столько, что его можно было собирать ложкой.

- Мам, а ты действительно хочешь развестись с папой? – Неожиданно спросила Ира, внимательно посмотрев на нее.

Рита была не готова к этому вопросу. Для себя она все решила, и даже был момент, когда она сама хотела поговорить об этом с дочерью.  А сейчас она просто растерялась. Она откинулась на спинку стула, внимательно разглядывая мелкие цветочки на фартуке, и не знала, что ответить. Все эти годы она старалась оградить Ирочку от своих проблем. Она считала, что это — только ее проблемы, ее и Семена. А ведь, наверное, неправильно. Ведь, если их – трое, если они – одна семья, то эти проблемы должны быть общими. Трое. На самом деле, их давно уже двое: она и дочь. Вот это Рита считала своей семьей. А Семен был для других: для мамы, папы, Ромки.

- Ромке надо позвонить, что-то давно его не было слышно.

- Мам, причем тут дядя Рома? Ты мне не ответила, — девушка смотрела на нее, не отводя взгляда.

- Не знаю, доченька, не знаю, — Рита подняла на нее глаза. – Мне тебя жалко.

- Мам, а себя тебе не жалко? Сколько он может издеваться над тобой? Я его ненавижу за это.

- Ира, нельзя так говорить! Это – отец.

- Я уже не маленькая, и, если ты думаешь, что для меня лучше видеть твои заплаканные глаза, то ты ошибаешься.

Рита быстро провела рукой по глазам.

- Ведь плакала сегодня? Я не хотела говорить, чтобы еще больше тебя не расстраивать, но, мам, ты хочешь до конца дней слушать эту пьяную брань? Ты ведь этого не заслужила. Пусть уезжает, нам спокойней будет.

Несколько часов назад Рита и сама так думала и в который раз представляла себе свой разговор с Семеном, на который никак не могла решиться. А сейчас ей вдруг стало его жалко.

- Ладно, Ирочка, я подумаю.

- Думай, думай, пока в старуху не превратишься, — Ира рывком поднялась и открыла горячую воду.

Рита сидела, и слезы растекались крупными темными пятнами вокруг разноцветных цветочков на ее фартуке. Ей вдруг стало так себя жалко, что она начала тихонько всхлипывать.

- Мамочка, ты что? – Ира испуганно присела перед ней. – Не плачь, придумаем что-нибудь. Хочешь, я с ним поговорю?

- Нет, нет, не надо, — Рита салфеткой вытерла глаза. – Не надо, я сама.

Ира поднялась и снова подошла к раковине.

- Иди, дочка, занимайся, — уже спокойным голосом сказала Рита. -  Я сама вымою. Извини, что не сдержалась.

***

Среди ночи их разбудил страшный стук в дверь. Рита вскочила и машинально посмотрела на светящийся циферблат часов. Половина третьего. Из своей комнаты выбежала испуганная Ира, накинув поверх пижамы махровый халатик.

Рита рукой остановила ее и вышла в коридор.

- Кто? – тихо спросила она.

Стук повторился с большей силой.

- Мам, может, милицию вызвать?

- Кто там? – чуть громче переспросила Рита.

- Кто, кто…- на лестнице послышалась какая-то возня, — открывай, тебе говорят…

- Отец, — Ира отступила на шаг. – Что это он, ключи потерял, что ли?

Рита распахнула дверь, и Семен просто перевалился через порог. Они кое-как стянули с него верхнюю одежду, ботинки и перетащили на диван. Оказавшись в горизонтальном положении, он сразу же громко захрапел, что-то бормоча во сне.

- И ты еще думаешь? Ну и терпение! – с отвращением сказала Ира.

Вдруг Семен рывком спустил ноги с дивана, сел и уставился на Риту широко раскрытыми глазами.

- Ты – кто? – громко и испуганно спросил он.

Рита оглянулась на дочь и подошла к нему.

- Ложись, Семен, завтра поговорим.

- А-а-а, — дико заорал он, отмахиваясь от нее руками и ногами. – Не подходи! Я буду защищаться!

Последнее слово давалось ему с трудом, но руками и ногами он работал бесперебойно. Откуда только силы взялись?

- Мам, может все-таки вызвать милицию, или «скорую»?

- В психушку меня хотите? Опять! – Сознание вроде бы промелькнуло в его воспаленном мозгу.

- Нет, нет, успокойся, Семен, ложись. Выспишься, завтра поговорим.

- Уходи, уходи, не связывай меня, не ломай мне руки, я же играть не смогу, — он стал заламывать руки себе за спину с такой силой, что казалось, слышен был хруст костей.

- Ира, звони дяде Роме, – одними губами прошептала Рита. — Скорей. По-моему, опять начинается.

Рита побежала на кухню.

- Дядя Рома, — язык, словно каменный еле поворачивался, выдавливая слова. – Извините, что так поздно, но с папой…

- Что случилось, Ирочка? – На другом конце провода слышался сонный, ничего не понимающий голос Романа. – Рита в порядке?

- Да, с мамой все нормально. У папы, как в прошлый раз. Мне страшно.

- Не бойся, девочка, я сейчас приеду. Не разговаривайте с ним. За мамой присмотри. Я еду.

Ира вернулась в комнату. Отец обессиленный лежал, свесив ноги и раскинув руки в разные стороны. Рита сидела напротив на стуле и тупо смотрела на него.

- Дядя Рома сейчас приедет, — сказала Ира, устало садясь на соседний стул. – Может ему ноги поднять? Затекут.

- Может быть, — равнодушно ответила Рита, даже не пошевелившись.

- Его в сумасшедший дом отвезут? — тихо спросила Ира.

- Не знаю, Роман скажет. Мне теперь уже все равно. Устала я, дочка.

Минут через тридцать они услышали стук захлопнувшейся дверцы машины.

- Дядя Рома, приехал, — сказала Ира, подходя к окну.

Рита пошла открывать дверь.

- Ну, что тут у вас случилось? По Иркиному голосу мне показалось, что приближается конец света, — Роман повесил на вешалку пальто и шапку. — Где тут наш баламут? Сейчас, только руки вымою.

- Так, — сказал он, входя в комнату и наклоняясь над Семеном. – А я ведь его предупреждал. Да, видно, прошлый раз его ничему не научил.

Он внимательно прощупал его пульс, приподнял веки, приложил руки к его голове.

- Разбудишь, опять буянить начнет, — Рита с опаской следила за его манипуляциями.

- Не начнет, — Роман достал из своей сумки ампулы и шприцы. – Боюсь, что снова придется его госпитализировать и, думаю, на этот раз – надолго. Что-то мне вот здесь не очень нравится.

Он снова приложил руку к голове Семена и начал что-то нащупывать своими длинными пальцами.

- Да, — поцокал он языком, — не нравится мне это.

- Что не нравится? Рома, что-то серьезное?

- Риточка, не волнуйся прежде времени. Без обследования трудно что-то сказать наверняка, но, сама понимаешь. Ничего хорошего тут быть просто не может. По определению не может. Мы же взрослые люди.

Он перевел взгляд на Иру.

- А ты почему не спишь? Детям давно уже пора спать.

- А кто бы Вам позвонил, если бы я спала? И, вообще, что вы со мной, как с маленькой?

- Ну, ладно, не обижайся. Просто я еще не привык, что ты уже выросла. А за звонок спасибо, и за то, что с мамой была, спасибо. Ты ведь знаешь, что для меня твоя мама – самый родной человек.

- А тетя Тоня, а тетя Лариса?

- Это – совсем другое. А твоя мама – как родная сестра, даже ближе. Ну, ладно, потом как-нибудь поговорим. Иди ложись, а мы тут с мамой подумаем, что нам с папой твоим делать. Спокойной ночи.

- Спокойной ночи, доченька, иди ложись. Тебе тоже сегодня досталось.

- Спокойной ночи, — ответила Ира и пошла в свою комнату.

- Ну, что ж, пойдем, кофе попьем, что ли? – Роман наклонился к Семену и проверил пульс. -  Он до утра проспит, лекарство сильное.

Рита налила в кофейник воды и достала из шкафчика баночку с молотым кофе. Роман придвинул к себе телефон и набрал номер.

- Ларочка, все в порядке. Завтра утром привезем его прямо в отделение. Ты подготовь там все, пожалуйста. Да, я думаю то же, что и в прошлый раз. Ну, что поделаешь, дорогая моя. Конечно, жалко и мне очень жалко. Ладно, завтра посмотрим, может быть еще что-нибудь можно будет придумать. Спокойной ночи. Целую. Спасибо.

Он положил трубку и сел за стол.

- Тебе привет от Ларочки, — он придвинул к себе чашечку с кофе.

- Спасибо, — Рита водила маленькой ложечкой по черной дымящейся поверхности, собирая пену. – Повезло тебе с ней, и ей с тобой тоже. Я очень рада за тебя, Ромочка.

- Да, Ритка, никто не может заранее предсказать свою судьбу. А помнишь, как я обиделся на тебя, когда узнал, что ты замуж выходишь. Такая ревность меня обуяла. И Семка-то мне нравился, я так завидовал, что он умеет на гитаре играть. А вот у меня никак не получалось, сколько не пытался. Но что-то меня все-таки настораживало, хоть и маленький еще был совсем.

- Ромка, а у меня всю жизнь такое ощущение, что не я, а ты старше меня. Не по возрасту, а по рассуждениям, по отношению твоему. Как-то у тебя все правильно получается. И добиваешься ты того, чего хочешь. Вот, хотел врачом – и стал. Жену хорошую выбрал. Нет, я тебе не завидую, я очень рада, что у тебя все хорошо. Я не могу понять, почему у меня так не получается? А, Ром? Вроде, все есть, и в то же время – ничего нет, ни мужа, ни работы. Только Ирка.

- Ну-ну, ты уже совсем раскисла. А что, Ирка – это мало? А я, а родители твои. Не надо «зацикливаться» на плохом.

- Знаю, знаю, сейчас ты будешь лечить меня своими психологическими штучками: надо во всем плохом увидеть чуть-чуть хорошего, да? Только мне от этого не легче, понимаешь? Плохого настолько много, что хорошее там даже и не просвечивает. Ромка, мне так плохо, если бы ты знал, как мне плохо!

Роман положил свою руку поверх ее и крепко прижал пальцами.

- Риточка, успокойся. Ничего ты не сможешь сделать, кроме того, что уже сделала. Не надо загонять себя в угол и разрушать саму себя. Может и не так все плохо? По сути дела, ты фактически сама вырастила дочь. Ирка, вон, уже школу заканчивает. А давно мы ее из роддома принесли? И, заметь, кто ее в квартиру занес? Помнишь?

- Помню, конечно. Ты и занес. Мне так страшно было ее на руках держать, а ты взял и понес, словно всю жизнь этим занимался. А самому-то тогда сколько было? Пятнадцать или шестнадцать?

- Четырнадцать, милая моя.

- Это я такая глупая была? Сейчас бы, наверное, ни за что не доверила, — Рита улыбнулась, вспоминая приятное.

- Вот и молодец, уже улыбаешься. Что там дальше? Работа? Хорошо, давай про работу. Ну, не стала ты знаменитым химиком, зато заведуешь большой лабораторией на крупном заводе. И, благодаря этому, между прочим, имеешь квартиру отдельную. Так?

- Так, — согласилась Рита.

- А что касается Семена, — Роман внимательно посмотрел ей в глаза. – Пойми, ты ни в чем не виновата. Ты не заставляла его пить, это – его добрая воля.

- Просто, наверное он слабый. Поддался.

- Слабый он или нет, но это его решение. Он же в здравом уме все это затевал. И пытался тебя с Иркой за собой тянуть. Не в прямом смысле, конечно, но, чтобы вы свою жизнь под его подстроили и терпели все его выходки. Нет, Рита. Я все сделаю, чтобы он остался в клинике подольше, а еще лучше навсегда. Хотя, я думаю, что слишком много времени это не займет, — он устало прикрыл глаза и с силой потер пальцами виски.

- Пойдем спать, Ромочка, не вовремя я затеяла этот разговор. И так, вся ночь «наперкосяк». Спасибо тебе, что приехал. Что бы я без тебя делала?

- Вызвала бы «скорую», они бы все равно ко мне привезли. Мимо бы не проехали. С таким-то диагнозом.

- С тобой мне спокойнее, Рома. Что ты там про время говорил, я не поняла?

- Давай, давай, стели. Устал, не сердись. Все – завтра, ладно? Будем надеяться, а там уж, как Бог даст…

- Извини, пожалуйста, я сейчас! Потерпи две минуты.

Она принесла раскладушку и постельное белье. Роман помог ей разложить постель.

- Пойду, взгляну, как он там?

- Спит, я смотрела.

Они подошли к Семену. Тот дышал ровно, почти неслышно, даже чему-то улыбался во сне.

- Ладно, до утра недолго осталось, его бы поскорее в клинику.

- А мне показалось, что ему лучше, — неуверенно сказала Рита.

- Это – не он, это – лекарство работает. До утра хватит. Иди, отдыхай.

- Во сколько тебя разбудить?

- К восьми нам надо быть там, в половину – выедем. Где-то около семи, наверное.

- Хорошо, спокойной ночи.

- Отдыхай и ни о чем не думай. Может, и тебе укольчик, чтобы спалось лучше?

- Нет уж, спасибо. Я как-нибудь сама.

- Как скажешь, — и он прошел на кухню.

***

Утро было солнечным и морозным. Они втроем еле подняли и одели Семена. Казалось, что у него совершенно нет костей, настолько обмякшим и безжизненным было его тело. Наконец, его буквально затолкали на заднее сиденье «Карлуши», так они называли  двухцветный  «москвичонок» Романа.

- Мам, может быть мне с вами поехать? – спросила Ира, поправляя сбившуюся набок шапку.

- Нет, доченька, я думаю, что мы справимся. А, Роман?

- Езжай, Ирка, учись, — отозвался Роман, что-то проверяя под открытым капотом. – Ларочка уже все там подготовила, не волнуйся. Рита, садись, поехали.

Он закрыл капот, вытер руки чистой тряпкой и сел за руль.

К клинике они подъехали без четверти восемь.

- Посиди, я – сейчас, — Роман вышел из машины и быстрым шагом направился к массивной двери.

Здание было старое и очень красивое. Наверное, раньше оно принадлежало какому-нибудь купцу или фабриканту. Рядом было еще несколько небольших построек, видно, для дворовой челяди. После Революции его отдали под госпиталь для раненых красноармейцев, а последние лет пятнадцать в нем размещалась психоневрологическая клиника, одна из крупнейших в стране.

Роман Григорьевич Плотников, несмотря на свой молодой возраст, заведовал здесь отделением. В свои тридцать с небольшим он уже получил ученую степень «кандидата медицинских наук» и успешно сочетал занятия наукой с практической повседневной работой. Даже умудренные опытом профессора, похожие на Доктора Айболита, поглаживая свои маленькие седые бородки, прислушивались к его мнению, хотя часто с ним спорили.

Минут через десять он вышел в сопровождении двух высоких санитаров с носилками. Рите стало страшно. Она молча смотрела, как санитары привычными ловкими движениями укладывают Семена. Рита поправила ему шапку и подняла свисающую до земли полу пальто. Семен озирался вокруг ничего не понимающим взглядом.

- Понесли, ребята, — скомандовал Роман.

Они прошли вдоль первого этажа по широкому коридору.

- Рита, посиди у меня. Я скоро.

Рита вошла в большой просторный кабинет и подошла к окну. «Какой солнечный день! Неужели…? Нет, не буду думать об этом, нельзя, не буду…»

- Риточка, милая моя, — Лариса вбежала в кабинет и кинулась к ней. – Не волнуйся, Рома сделает все, что нужно. Вот беда-то, Господи!

- Лариса, это – конец?

- Да ну что ты! И не таких вытягивали. Ты же знаешь, Рома это умеет. Я точно тебе говорю. Не думай об этом!

- Он такой на носилках лежал, я думала, что уже – все.

- А ты не думай. Хочешь кофе? Растворимый. Достали тут баночку по случаю.

- Давай.

- Сейчас сбегаю, кипяточку принесу.

Она быстро вернулась, неся на маленьком подносе два стакана с кипятком.

- Вот, ложка. Давай, клади, сколько нужно, вот – сахар.

- Спасибо.

- Я с тобой посижу немного и побегу, ладно?

- Конечно, ты еще спрашиваешь. Ты же на работе. И так я вас замучила совсем. Спасибо тебе, что Рому отпустила ночью, а то я не знаю, что бы  делала там одна.

- Ну, что ты, Рита. Я тебя очень люблю. Тебя и Ирочку. Да и Семка… Это не он, это – водка за него все делает.

- Что, ее в него силой вливают, что ли?

- Силой, не силой, а человек собой не владеет.

- Нам-то от этого не легче, — вздохнула Рита. – Да и ему, в общем, тоже.

- Риточка, прости меня, побегу. Мне еще лекарства медсестрам надо выдать. Наркотики, сама понимаешь, отчетность.

- Иди, иди. Занимайся своими делами. Я посижу.

Роман вернулся через час. Он зашел в кабинет непривычно серьезный, сосредоточенный, сел за стол и стал что-то записывать на листке, закрепленном в скоросшивателе.

- Что ты молчишь? – тихо спросила Рита. – Плохо?

- Да уж, хорошего мало, — ответил Роман, не отрываясь от своего занятия.

- И что теперь?

- Посмотрим, — он поднял на нее глаза. – Пока ничего сказать не могу. Сделаем все, что в наших силах.

Роман поднялся из-за стола и подсел к ней на кожаный диван.

- Мы все посмотрели, пока прогноз неутешительный. И никаких гарантий и сроков тут не определишь. Давай пока не будем паниковать. Езжай-ка домой, я вечером позвоню.

- А мне сейчас можно к нему?

- Он спит. Я думаю, в лучшем случае, через несколько дней он немного придет в себя. Тогда посмотрим. Ты на работу сегодня пойдешь?

- Нет, я утром позвонила, взяла отгул. У меня еще пол отпуска осталось.

- Ну вот и хорошо. Отдохни, отоспись и успокойся. Будем надеяться на лучшее.

- Спасибо тебе, Ромочка, — она погладила лацкан его белоснежного халата. – Доктор ты мой дорогой.

***

Роман возвращался домой в приподнятом настроении. Машина весело катилась по зеленеющим улицам. Начало лета. Пахнет сиренью и липой. Даже асфальт на дороге искрится яркими солнечными зайчиками. Роман поправил солнцезащитный козырек. «Прямо в глаза прыгают, ух!» — шутливо пригрозил он им и улыбнулся.

Сегодня выписали Семена. «Сколько же он пролежал?» — Роман мысленно принялся подсчитывать месяцы. «Почти полгода». Они его все-таки «вытянули», хоть это было и непросто. Полтора месяца он пролежал под капельницами. Да, они, пожалуй, сделали все, что смогли. Роман был горд за себя, за Ларочку, за свою любимую клинику.

«Все хорошо, и Ритке будет полегче. Дома все-таки проще, а то замучилась уже мотаться в больницу», — Роман плавно остановил машину на небольшой стоянке около дома.

- Кто дома? Почему никто не встречает? – крикнул он, открывая входную дверь своими ключами.

- О-о, ты сегодня рано! – Антонина, помогая себе палочкой, вышла из кухни.

- Привет, мам! А Ларочка где?

- В магазин побежала , за хлебом. Сейчас придет, будем ужинать.

- Ну и отлично, — Роман пошел мыть руки.

- Ромочка, как Семен? Выписали?

- Да, все в порядке.

- Ну, и Слава Богу! Риточка успокоится немного, а то совсем извелась, бедная.

Она снова пошла на кухню. Последние три года Антонина жила вместе с сыном и невесткой. Сначала она не приняла эту кокетливую девчонку, которая, как ей казалось, «охмурила» ее сына. «Ох, не будет у него покоя», — думала она тогда, видя, как Роман не сводит глаз с Ларисы. Она жалела сына, но и против не шла. В конце концов – ему жить. А потом привыкла. Лариса окончила медицинский техникум, но учиться дальше не стала. Работала с Романом в одной клинике, только в другом отделении, старшей медицинской сестрой и была всем довольна. По крайней мере, никто никогда не видел ее унывающей и сильно расстроенной. И Романа она очень любила. Только одно огорчало Антонину: не было у них детей. Дома эта тема не обсуждалась, но ведь и не молоденькие уже. «Значит, что-то не так», — делала про себя вывод Антонина, но ни о чем сына не спрашивала. Так, намекнула несколько раз, но, не получив ответа, прекратила попытки. Что поделать? Сами — врачи, разберутся.

Вот так, философствуя, она обычно колдовала на кухне, готовя к их приходу обед. Эта была ее обязанность. Ноги совсем не слушали, сильно отекали, поэтому остальную работу по дому выполняла Лариса.

- Рита, как дела? – услышала она из комнаты голос сына. – Ну, хорошо. Лекарства у тебя есть. Если что, звони сразу. Поняла? Ну, пока.

Хлопнула входная дверь.

- Ой!  Ты уже дома? — Лариса быстро переодела тапочки. – А я за хлебом сбегала. Как Семен?

- Все хорошо, я с Ритой только что разговаривал, — Роман поцеловал жену.

- Ребята, к столу! – позвала Антонина.

- Идем! – одновременно откликнулись оба и пошли на кухню.

***

Семен полусидел на диване. За время, проведенное в больнице, он сильно похудел и состарился. Словно сморщился весь. Рита была на работе, Ирка побежала в школу. Скоро получит аттестат, потом – институт, потом – замуж. И останется он один, никому не нужный больной старик, в свои сорок лет. Семен тяжело вздохнул и трясущейся рукой потянулся к стакану с клюквенным морсом, стоящим на стуле рядом с диваном. «Вот, дожил ты, Семен», — подумал он, глядя на яркую качающуюся жидкость в стакане. Мысли в голове текли так же вяло, как и неуверенные движения безвольной руки. «Кому я нужен такой? Лучше бы помер там, никому бы не мешал…» Он медленно отпил глоток и поставил стакан на место. Взял лежащую рядом гитару и начал тихонько перебирать струны длинными пальцами, туго обтянутыми высохшей кожей.

                                             Было время, мы любили   

                                             Мир лежал у наших ног,

                                             И казалось, что печаль

                                            Не придет на наш порог…

Слезы капали на потертый бок гитары, а он все пел и пел, ясно помня и проговаривая все слова, не пропуская ни одной ноты, словно хотел еще раз побывать там, в своей молодости и любви, там, где звуки, отрываясь от струн, через кончики пальцев наполняли его всего и казалось, что он улетает вместе с ними…

                                         Зачем живут в людских сердцах

                                       Надежда, вера и любовь,

                                     Зачем влюбленные молчат,

                                      Чтоб испытать разлуку вновь?

                                      Зачем уходят в темноту

                                      Твои глаза и образ твой,

                                     Зачем кричу: «Вернись ко мне!

                                    Вернись! — кричу тебе. — Постой!»

Рита уже полчаса стояла в коридоре за дверью и слушала, не в силах шевельнуться. Каким-то непонятным внутренним чувством она поняла, что слышит эти песни в последний раз. Почему ей не страшно? Почему она не остановит его? Она  не знала, да и не спрашивала себя, а только слушала, слушала…

Через несколько дней Семена не стало.

 Глава 5

Время постепенно сглаживало и уносило с собой пережитое потрясение. Рита успокоилась, жизнь катилась по установившейся накатанной колее. Работала она там же, допоздна оставаясь и помогая молодым лаборанткам осваивать ее любимую химию. Она перестала любить бывать дома. Она многое перестала любить делать в этой жизни. Она просто жила, беспокоясь о дочери, маме, Ромке. Их она любила бесконечно. А себя? А до себя ей, по большому счету было мало дела. Работа, только работа спасала и отвлекала ее.

- Маргарита Леонидовна, Вас к телефону, — послышался высокий голосок Танечки из соседнего кабинета.

- Иду, — отозвалась Рита, закрепляя пробирку с зеленоватой жидкостью в штативе.

- Алло, Ритка, это ты? Привет! – Услышала она голос Романа. – Как дела?

- Хорошо, — устало ответила Рита, присаживаясь на стул. – А у вас как? Тетя Тоня как себя чувствует?

- Мамка-то не очень, ноги совсем отказывают. Но она держится молодцом!

- А Ларочка?

- Вот, по поводу Ларочки я и звоню. Отправляю я свою Ларочку в Болгарию на недельку, отдохнуть от нас.

- Ладно, отдохнуть! Уж как ты с ней носишься!

- Рит, приходите с Ирочкой к нам в субботу, посидим. Прощальный ужин перед отпуском. Мама грозилась пельменей налепить.

- Конечно, приду. Вот, не знаю, какие у Иры планы.

- А ты ей скажи, что у меня к ней очень важное дело. Правда. Хочу попросить ее перевести для меня кое-что.

- Хорошо, попробую.

- Отлично! Ждем к обеду. Привет Ирочке. Целую.

- Пока! И ты своих поцелуй.

Рита положила трубку. Сколько уже Роман живет со своей Ларочкой? «Ларочка», — Рита улыбнулась. Это с его легкой руки она ее так зовет. Добрый он, ласковый, ее Ромка. А ведь они почти ровесники, лет шесть-семь разница, а она его, как мужчину никогда и не воспринимала. Брат, друг, помощник… Она никогда не задумывалась, кто он ей. Просто знала, что он – рядом. И все. В этом был ее покой и уверенность.

Рита еще раз прошла в лабораторию, посмотрела в журнале на записи последних анализов, проверила работу центрифуги и пошла переодеваться.

Еще около остановки она увидела свет в своих окнах.

«Слава Богу, Ира дома», — облегченно вздохнула она. Рита никак не могла привыкнуть к тому, что ее дочь – уже вполне самостоятельная взрослая женщина. Ира  успела закончить педагогический институт и теперь работала преподавателем иностранного языка в школе, которую сама окончила восемь лет назад.

- Мам, ты опять так поздно. Опять много работы?

- Да, как всегда.

- Ты совсем не жалеешь себя. Ужинать будешь? Я приготовила.

- Кормилица ты моя дорогая, что бы я без тебя делала?

- Голодала бы, наверное.

Рита переоделась и прошла на кухню.

- Ирочка, дядя Рома приглашал нас в субботу. Пойдем?

- У меня уроки до часу.

- Вот, как раз к обеду и придем. Давай, а то ты давно у них не была. И он еще просил, чтобы ты ему что-то перевела. Он сам тебе скажет.

- Ладно, давай сходим. Может, хоть что-нибудь интересное даст, а то уроки мне уже начали надоедать.

- Быстро, всего три года работаешь. Замуж тебе пора, времени бы не было на скуку.

- Нет уж, дорогая мамочка. Спасибо! Насмотрелась я на эти замужества. Что бабушка, что ты. Я так не хочу. Уж лучше всю жизнь с двоечниками мучаться.

- А, зато, у бабушки есть я, а у меня – ты. А у тебя кто? Только двоечники.

- Да это сейчас не проблема. Мы не такие, как вы были: только замуж, только штамп в паспорте. А что, спасает он что — ли, штамп этот?

- Ты права, штамп не спасает. Любовь спасает, доченька. Только любовь.

- Ну, вот, когда будет эта любовь, тогда и замуж можно. Давай, кушай, остынет.

***

Рита нажала на кнопку звонка. Дверь открыл Роман.

- Девочки, как я рад вас видеть! Раздевайтесь, проходите! Ирочка, вот – тапочки, босиком не ходи.

- Что-то я сегодня замерзла, — Рита поставила на маленькую тумбочку картонную коробку с большим тортом и зябко потерла руки. – Начало сентября, а холодно.

- Осень, дорогая моя, скоро зима, — ответил Роман, помогая ей снять пальто.

- Ой,  Ромка, только не надо про зиму. Я уже хочу скорее снова лето.

- Будет тебе и лето, не все сразу. Проходите. Мама, Ларочка, девочки пришли!

- Слышим, слышим, — Лариса выбежала из кухни, вытирая руки о передник. – Здравствуйте, проходите, пожалуйста.

- Привет, моя дорогая! Отлично выглядишь! – Рита обняла ее. – Командуй, чем помочь?

- Идти в комнату и отдыхать! У нас все готово, стол накроем и садимся.

Рита с Ирой прошли в комнату.

- Здравствуйте, здравствуйте, мои красавицы, — тетя Тоня сидела на большом стуле. – Как раз вовремя подоспели.

- Как дела, тетя Тонечка, — Рита наклонилась и крепко обняла ее.

- Вот, видишь мои дела, — Антонина палкой провела по отекшим ногам. – Сидя налепила пельменей и выдохлась. Вот и все дела.

- Да Вы еще молодец, не раскисаете, — подбодрила ее Рита.

- А что, раскисну – легче станет? Чего киснуть-то? Слава Богу, двигаюсь понемногу, и то хорошо. А там, как Бог даст. Ну, да ладно, нечего о болячках говорить. Расскажите, как Вы живете? Ирочка, замуж не вышла? Да и тебе бы не мешало подумать. Одной-то, ой как тяжело. Сама всю жизнь одна прожила, никому не посоветую.

- Да мне-то, что, — Рита провела рукой по волосам, поправляя челку, — вот бы Иришку выдать, да никак не уговорю ее.

- Уговором тут не поможешь, — Антонина перевела взгляд на девушку, — тут полюбить надо.

- Вот и я маме говорю, — Ира обрадовалась неожиданной поддержке. – Полюблю, тогда и поговорим.

- Где же ты полюбишь, если кроме школы и дома нигде не бываешь? – Рита с упреком посмотрела на дочь.

- Иришка, что они от тебя хотят? – Роман притащил из кухни огромное блюдо с горой дымящихся пельменей. – Перерыв на обед! Потом будете воспитывать.

- Спасибо, дядя Роман!

- На здоровье, девочка! Совсем ребенка замучили своими наставлениями. Расставляйте лучше тарелки. Ларочка, ты где? Мы тебя ждем!

Антонина наклонилась к Рите и тихо сказала:

- А ты бы все-таки, Риточка, о себе подумала, годочки-то бегут.

Пельмени были вкусные. Ровненькие, кругленькие, блестящие от масла и очень сочные.

- Тетя Тонечка, и как они у Вас такие получаются? Вкусно!

- Кушайте, кушайте, я сама бы не справилась. Ларочка помогала.

- Ларочка, так куда же ты едешь? – спросила Рита.

- В Болгарию, на море. Бархатный сезон, и отдыхающих сейчас мало. Ромочке две путевки предложили, а у него сейчас больные тяжелые. Не может он их оставить. Я не хотела одна ехать…

- А я, как муж, приказал! И вот видите, едет!

- Командир ты мой, — Ларочка нежно посмотрела на него. – Ладно, уж неделька всего. Когда еще такая возможность будет?

- Ну и правильно, — согласилась Рита, — съездишь, хоть на людей посмотришь и нам расскажешь потом. А то, что мы тут видим?

- Рита, — спросила Антонина, — как папа твой?

- Ничего, спасибо. Живут все там же. Дуня работает еще, а он-то уже на пенсии. Вчера как раз с ним разговаривали. Про Вас всегда спрашивает. Привет передает.

- Спасибо, давно не видела его. А что Валентина пишет? Ты говорила, что болела она, когда ты ездила летом.

- Да, как будто поправилась. С работы ушла, садом занимается.

- Вот уж никогда бы не подумала, что Валентина будет садом заниматься. К земле- то у нее никогда душа не лежала.

- А сейчас – с удовольствием. Я сама удивляюсь.

- Да, надо бы и мне как-нибудь с тобой съездить, — вмешался в разговор Роман. — Я ведь после эвакуации ни разу там не был. У тебя хоть кто-нибудь из подруг там живет сейчас?

- Не знаю, ни к кому я не хожу, никого не вижу. После Семена ни с кем встречаться не хочется. В школе преподавателей многих тоже нет уже. Так что…

- Да, — Роман налил в рюмки вина, — давайте помянем Семку. Пусть земля ему будет пухом.

Они выпили.

- Ирочка, — первым нарушил молчание Роман, — у меня к тебе большая просьба.

- Я слушаю, дядя Рома.

- Мне тут попала в руки очень интересная монография, на английском. Поможешь перевести?

- Конечно, только я в медицине — ноль. Там же термины, наверное, специальные.

- А ты переводи все, как есть, дословно. Я потом сам разберусь. Пойдем, покажу. Спасибо, — он встал из-за стола, — все было очень вкусно!

- Спасибо, — Ира тоже поднялась и пошла за ним.

- Да, — вздохнула Антонина, — ты, когда в Москву приехала, была моложе Ирочки.

Рита молча кивнула головой, провожая дочь взглядом.

Лариса, откинувшись на стуле, перебирала в уме свои наряды, прикидывая, какие туфли лучше подойдут к ее блестящему серебристому платью.

***

Ира закончила перевод монографии раньше намеченного срока. Вопреки ожиданиям, это оказалось совсем несложно, даже интересно. Она все аккуратно переписала и сложила в папочку. Часы показывали без четверти десять.

- Мам, как ты думаешь, не поздно сейчас позвонить дяде Роме? Нужно договориться, как ему передать монографию с переводом.

- Думаю, что не поздно, если он уже пришел с работы. Ларочки нет дома, он и рад стараться.

- Сейчас посмотрим.

Ира набрала номер.

- Дядя Рома, здравствуйте, это – Ира.

- Здравствуй, Ирочка, я узнал тебя.

- Дядя Рома, извините, что так поздно звоню, но я подумала, что Вам хотелось бы поскорее получить перевод. Я все сделала. Как его вам передать?

- Какая ты молодец! Так, как передать? Как передать? Слушай, я завтра Ларочку встречаю. Можешь подъехать ко мне на работу к половине пятого? Удобно тебе?

- Да, вполне. Я в два пятнадцать заканчиваю. Еще успею домой забежать, перекусить.

- Отлично. А хочешь, со мной поедем в аэропорт. Прокатимся.

- Хочу, я там ни разу не была.

- Договорились. В четыре тридцать я тебя жду. Маму только предупреди, не забудь.

- Хорошо. До свидания.

- До завтра.

- Мам, я завтра с дядей Ромой поеду тетю Ларису встречать, — Ира положила телефонную трубку.

- Неужели уже неделя пролетела? Как быстро! Поезжай, конечно. И Ларочке будет приятно.

***

Они подошли к информационному табло.

- Так, восемнадцать десять. Порядок, успеем кофейку выпить! Ты как? Не против? – Спросил Роман.

- Можно и кофейку, — согласилась Ира, и они направились к кафе.

- Как у тебя дела? Никого еще не полюбила? – Роман размешал сахар и отпил глоток.

- Помните? – улыбнулась Ира. – нет, не полюбила еще. Некого.

- Прямо так и некого? Может быть, плохо смотришь? Или выбираешь слишком строго?

- Да, честно говоря, я вообще не смотрю. Насмотрелась я на это удовольствие.

- Это ты про папу?

Ира молча кивнула.

- Эх, конечно, приятного мало. Но ведь, каждому — свое. Совсем не обязательно, что и у тебя такое повторится.

- А, если повторится? Уж лучше совсем ничего не начинать, чтобы потом не разочаровываться.

- Милая моя! Если так рассуждать, то лучше и не жить вовсе. Тогда уж наверняка ничего плохого не случится. Но ведь и хорошего — тоже. А в жизни так много хорошего. Поверь мне, намного больше, чем плохого. Ну, что, пойдем? – Он посмотрел на часы. -  Осталось десять минут.

Они вернулись в зал ожидания и сели на скамейку.

Прошло полчаса, посадку не объявляли. Потом еще сорок минут. Уже приземлились самолеты, которые по расписанию должны были прилететь позже. Они попытались обратиться в справочную, но девушка в шелковой белой блузке вежливо отправила их обратно к табло.

- Граждане, встречающие рейс София – Москва! Вас просят пройти на второй этаж к администратору аэропорта.

- Извиняться, наверное, будут за опоздание. Пойдем, послушаем, — Роман встал со скамейки.

«Разве они за это извиняются?» – подумала Ира и пошла за ним.

Около кабинета администратора собралось много народа. «Зачем здесь врачи?» — опять удивилась Ира.

- Товарищи, — обратился к ним мужчина в синем военном кителе и несколько раз кашлянул, прикрыв рукой рот. – Я обязан вам сообщить, что самолет, следовавший рейсом…

Тут голос его совсем пропал. Толпа немного подалась вперед, затаившись и предчувствуя что-то страшное.

- Товарищи, — снова начал он. – Ваш самолет потерпел крушение почти сразу после взлета. Уже создана Правительственная комиссия, всю информацию Вы сможете получить по телефонам …

- Ира, что он говорит? Ты что-нибудь понимаешь? – Роман повернулся к ней и смотрел на нее ничего  не понимающим взглядом.

А Ира смотрела на него и видела, как его голова становится совершенно белой, как в мультике или в проявляющейся картинке. Потом он стал оседать. Ира подхватила его под руки, но не смогла удержать, и они оба повалились прямо на пол. К ним подбежали врачи. Ира попыталась им помочь расстегнуть пуговицу на рукаве его рубашки, но пуговица все время проскакивала между пальцами. Один из врачей оттолкнул ее в сторону. Роману сделали укол и пересадили на стул. Рита стояла рядом с ним и гладила его совершенно седые волосы.

Через некоторое время подействовало лекарство, и Роман приоткрыл глаза. Он увидел огромные окна здания аэропорта, а за ними огоньки постоянно взлетающих и приземляющихся самолетов.

Он тяжело застонал и снова закрыл глаза.

- Ира, а может еще у кого-нибудь узнать? – с надеждой в голосе спросил он. – Ведь и они ошибаются.

- Я уже спрашивала, дядя Ромочка… — она изо всех сил старалась не заплакать. – Поедем домой. Завтра позвоним, я телефон записала.

Роман с трудом поднялся и снова направился к администратору.

- Как Вы себя чувствуете? – поинтересовался врач, делавший ему укол. – Мы можем Вам такси вызвать.

- Нет, спасибо, я на машине.

- Вам не стоит в таком состоянии садиться за руль.

- Я сам – врач. Скажите, ведь, если на взлете, то об этом уже давно должны были  знать. Почему раньше не сообщили? Может – ошибка?

- Может быть, спросите лучше у Виталия Андреевича. Я всего лишь врач. Крепитесь!

Администратор, Виталий Андреевич, стоял в окружении возбужденных людей и уже который раз повторял номера телефонов, по которым можно будет завтра позвонить.

- Пойдем, Ира, не могу я больше здесь.

Они ехали по ночной Москве. Ира пристально смотрела на забегающий под машину асфальт, обеими руками ухватившись за свою сумочку. Так ей казалось безопаснее, потому что Роман ехал почти с закрытыми глазами.

Он остановился у метро.

- Доедешь сама? Извини.

- Конечно, дядя Рома. А Вы как? Может маме приехать?

- Нет, не надо. И своей я ничего не скажу. Завтра, все завтра. – Он крепко сжал руль. -  Сегодня я хочу побыть с Ларочкой. Один.

***

Хоронили Ларочку в закрытом гробу. Роман бесчувственными пальцами теребил странные оборочки на крышке и думал: «Почему он – розовый? Почему смерть надо украшать? Разве ее можно чем-нибудь украсить?» Эта нелепая мысль не давала ему покоя.

Антонина сидела на складном стульчике, опираясь на две палки. Она не могла сегодня не прийти сюда, хоть это было для нее настоящей пыткой. Она должна была быть рядом с сыном.

Люди что-то говорили, кто-то плакал, играл духовой оркестр. Роман смотрел в эту зияющую черную пропасть, которая через несколько минут поглотит его Ларочку и навсегда разлучит их.

Оркестр заиграл с новой силой. Роман вздрогнул, словно очнулся, обвел стоящих рядом людей невидящим взглядом и вдруг резко прижал руки к лицу, словно хотел скрыться от этой ужасной действительности.

Рита одной рукой подхватила его под локоть. Сейчас она снова была старшей.

С похорон все приехали уставшие и совершенно опустошенные. Помянули Ларочку. Роман бессмысленно слонялся по комнатам. Рита, практически силой, уложила его на диван и прошла в комнату к Антонине.

В комнате стоял терпкий запах смеси валерьянки и сердечных лекарств.

- Тетя Тоня, Вам что-нибудь принести? – спросила Рита, подходя к ее кровати и поправляя одеяло.

- Мне уже больше ничего не надо, Риточка, — ответила та, вытирая распухшие от слез глаза. – Почему молодые уходят? А? Я должна была. Почему она? Почему мой сын…, — она не выдержала и снова расплакалась.

Рита обняла ее. Говорить не хотелось.

- Риточка, — вновь обратилась к ней Антонина. – Риточка, не бросай его. Одна ты у него осталась.

Рита еще крепче прижала к себе, вздрагивающее  от рыданий, тело. Хотелось выть, но за стенкой спал Роман. Она не должна была его беспокоить. У него сегодня был трудный день.

Глава 6

Рита проснулась рано. «Пора вставать, дел сегодня много», — она сунула ноги в шлепанцы и вышла на кухню.

- О! Ты уже здесь? И не спится тебе.

- А тебе что не спится?

- Ой, мамуля! Ирке уже тридцать? Представляешь?

- Да, доченька. Дети растут, мы стареем. Тебе чай налить или кофе?

- Кофе, налей, пожалуйста. Я сейчас.

Валентина за последние несколько лет уже третий раз приезжала к ним. И вообще Рита подумывала перетащить ее в Москву, поближе к себе, но Валентина пока сопротивлялась, хотя уже и не так активно, как раньше.

- Ну, вот, давай позавтракаем, и начнем. Я уже почти все подготовила, осталось торт испечь и манты налепить.

- Начать и кончить. Торт можно было и готовый купить. Совсем себя не бережешь.

- Мамуль, свой-то вкуснее.

- Вкуснее-то, конечно, вкуснее. А силы где взять на все?

- Ладно, и сил хватит, и повеселимся еще сегодня. Ирочка ребят своих пригласила, народу будет человек пятнадцать.

- Где ты всех рассадишь?

- В тесноте, как говорится, не в обиде.

- Роман, наверное, один придет? Не нашел никого еще? Одному-то мужчине несподручно быть.

- Я вчера ему звонила. Еще раз напомнила. Он из своей больницы совсем не вылезает. Никто ему не нужен после Ларочки.

- Риточка, а почему бы вам с ним вместе не пожить?  А вдруг бы что-нибудь да и получилось. Столько лет друг друга знаете.

- Этого мало, мама.

- Хорошо, хорошо, понимаю я все. Но возраст уже не тот, чтобы любовь крутить. А вы с ним все-таки почти родные люди. И мне бы спокойнее было, что ты не одна. Вот, помру я, с кем ты останешься?

-   Да ты что такой разговор завела? Сегодня – праздник. А я уже привыкла одна, мне хорошо.

- Нет, милая! К одиночеству привыкнуть нельзя. Я вот до сих пор не могу привыкнуть. Да, видно и вправду, у каждого своя судьба. Вот и Ирочка, тоже, с тебя пример берет.

- Да, вот Ирочке пора бы. А я уж как-нибудь.

В четыре часа начали собираться гости. Все друг друга давно знали, поэтому появление каждого нового встречалось шумно и весело. Весь буфет был завален свертками и коробочками, украшенными яркими цветными ленточками.

- Бабушка, дай баночку! – разрумянившаяся Ира вбежала на кухню. – Столько цветов! Ставить некуда.

- Поставим, — добродушно отозвалась Валентина, доставая очередную банку.

- Ирочка, приглашай гостей к столу, — Рита вышла из другой комнаты, одетая в элегантное платье темно-изумрудного цвета. На невысокой шпилечке, черные волосы красивыми волнами спустились на плечи.

- Тетя Рита, Вы такая красивая сегодня! – молодой человек галантно преклонил перед ней колено и поцеловал руку.

- Спасибо, Славик! – Рита улыбнулась и поправила прическу. – Ты всегда мне комплименты делаешь.

- А почему бы и нет! Если ты у меня такая! – подхватила Ира. — А Славке, лишь бы красивую женщину увидеть!

- Вечно ты, Ирка! Тетя Рита, никакой самостоятельности, со школы меня все учит и учит.

- Давайте, давайте, рассаживайтесь, — рассмеялась Рита. -  Попробуем уместиться.

- Уместимся, тетя Рита, не беспокойтесь. Уж, что-что, а за столом мы всегда уместимся.

- Что-то  Роман не пришел? Не случилось чего? Может, с Антониной плохо? – забеспокоилась Валентина.

- Сейчас позвоню, — отозвалась Рита. – Никак с клиникой своей не расстанется.

Романа на работе не оказалось, и только Рита положила трубку, в дверь позвонили. Она пошла открывать. Роман вошел с огромным букетом сирени. Пушистые гроздья отливали пурпурным бархатом и источали такой душистый аромат, что Рита не удержалась и по-детски с шумом вдохнула носом воздух.

- Ромка, где ты достал такую прелесть? Июнь на дворе.

- Я же знаю, какие любимые цветы у мамы именинницы.

- Это — мне? – Рита отступила на шаг.

- Тебе, конечно. Ты же главная виновница торжества. Кстати, выглядишь прекрасно!

- Дядя Рома пришел! – Ира выбежала из комнаты. – Ой, какая прелесть!

- Это – маме, а вот это…, — он вынул из кармана небольшую атласную коробочку. — Это — тебе.

Ира отстегнула маленький блестящий замочек. Внутри лежало золотое колечко с переливающимся рубинчиком. Она повернула его другим боком к свету. Камушек заиграл новыми гранями.

- Спасибо, — тихо проговорила Ира, не в силах оторвать от него глаз.

- Примерь, — улыбнулся Роман. – Я же размера не знал, взял наугад.

Колечко оказалось как раз в пору. Ира повертела растопыренными пальцами у них перед глазами и, подпрыгнув, побежала в комнату хвастаться подарком.

- А ты говоришь, замуж, — засмеялся Роман. – В куклы еще играть надо твоей тридцатилетней девочке. Давай ведро, цветы поставим.

Веселье было в самом разгаре. Все шутили, смеялись, танцевали. Всем было очень весело. Пожалуй, уже давно в их доме не было такого веселья.

Валентина смотрела на дочь. Ну, разве дашь ей ее годы. Вон как со Славиком отплясывает, откуда только силы берутся? Валентина вспомнила, как они с ней кружились в вальсе на том далеком выпускном вечере. Сколько всего произошло за это время. Молодец все-таки у нее дочь, сколько пережила, а не старится. Внутри – молодая. Душой. Сверху приодеться можно, а вот душу не скроешь за красивым платьем. Валентина  посмотрела на Романа. Он сидел в кресле, прикрыв глаза. После смерти Ларочки он стал молчаливым и немного замкнутым. Только последний год начал немного «отходить». Валентина вздохнула и налила себе самодельной вишневой наливки, которую привезла из дома.

- Мамочка, что это ты тут без нас делаешь? – Рита, обмахиваясь рукой подошла к столу. – Ромка, давай, присоединяйся. Выпьем за наших мам, дай им Бог, здоровья!

- С удовольствием, — откликнулся Роман и наполнил свою рюмку. – За Вас, тетя Валя и за мамку! Живите подольше!

- Спасибо, детки!

Все выпили. Наливка была действительно очень вкусной.

- Пошли бы потанцевали, музыка вон хорошая. А то все эти прыгалки, как только ноги выдерживают?

- Разрешите Вас пригласить? – Роман встал и, склонившись перед Ритой, протянул ей руку.

Она присела в шутливом реверансе, и они влились в группку танцующих пар. Валентина смотрела на них немного захмелевшими глазами и улыбалась. Сейчас ей было хорошо. Она снова видела свою дочь счастливой.

Вечер подходил к концу. Валентина копошилась на кухне. Рита потихоньку собирала со стола и относила ей грязную посуду. Уставшие гости расположились на всем, на чем было можно сидеть и полулежать. Лишь несколько, самых стойких, танцевали, гоняя по десятому разу полюбившиеся   мелодии. Кто-то выключил верхний свет, и сейчас комнату освещал торшер, стоящий в углу.

Роман докурил на балконе сигарету и вернулся в комнату. Ира сидела около магнитофона и раскачивалась в такт красивой медленной музыке. Он обнял ее за плечи.

- А с именинницей я сегодня и не танцевал.

- Срочно исправляйтесь, дядя Рома. Приглашайте! – кокетливо ответила она.

- Приглашаю! – Роман взял ее за руки и приподнял с кресла. На пальчике блеснуло колечко.

- Спасибо, дядя Рома, — тихо-тихо сказала Ира. – Мне так оно нравится!

- Носи на здоровье! И на счастье, – ответил он, прижимая ее к себе. – Я так хочу, чтобы ты была счастлива, Ирочка!

Что произошло в следующее мгновенье, никто из них не понял, но оба поняли, что что-то произошло. У Иры по всему телу пробежала мелкая дрожь. Сначала ноги, потом руки, потом ей стало казаться, что вся она трясется, как в лихорадке. И ничем нельзя было остановить эту нарастающую с каждой минутой рябь.

- Что с тобой? – его губы почти касались ее уха.

От этого дрожь становилась только сильнее. Ира крепче вцепилась в него руками, боясь просто не удержаться и упасть прямо здесь, посредине комнаты. У нее не было сил ответить ему. Она хотела, чтобы музыка поскорее умолкла и хотела, чтобы она продолжалась вечно…

***

Роман сидел в своем кабинете и пытался сосредоточиться на описании истории болезни. Но это у него никак не получалось. Воспоминания вчерашнего вечера наплывали с новой силой, вызывая приятное внутреннее волнение. После смерти Ларочки он думал, что уже никогда не испытает этого чувства, а, вот, пожалуйста. Роман улыбнулся своим мыслям, встал, подошел к небольшому стеклянному шкафчику и налил в рюмку немного коньяка. Вернулся на место, провел рюмкой перед носом, вдохнув тонкий аромат темно-коричневой жидкости. «Хороший коньяк!» Он отпил маленький глоточек, посмаковал его во рту, наслаждаясь вкусом. Опять вернулся к прерванным воспоминаниям. Нет, ему не показалось. Он точно почувствовал этот разряд, эту искорку, промелькнувшую между ними. Значит, еще не все потеряно? Значит, он еще способен что-то чувствовать? Подумаешь, сорок четыре! Что это за возраст такой?

Он поставил пустую рюмку на стол и закрыл глаза. Телефонный звонок прозвучал очень громко.

- Ромка, ты? – услышал он голос Риты. – А я уже сразу тебе на работу звоню, домой даже не пыталась. Как тебе День рождения? Понравилось?

- Да, — растерянно ответил Роман, с трудом  возвращаясь к действительности. – Понравилось.

- Ирка довольна, слов нет! Она сегодня целый день просто летает по дому, колечко твое не снимет…

«Ирка! Вот, старый дурак, распетушился! Пятый десяток, а ей всего… Идиот!»

- Ромка, ты чего молчишь? Занят чем-нибудь, может я не вовремя?

- Нет, нет, я слушаю.

- Ну, вот я и говорю, все замечательно прошло. И ты знаешь, мне кажется, что Славик опять Иришке предложение сделал. Он на два года старше, еще со школы за ней ухаживает, а она — никак. Но, может, хоть сейчас согласится. Славка мне так нравится! Как бы я хотела…

- Рит, извини, — прервал ее Роман. – Меня тут срочно вызывают.

- Ой, конечно, конечно. Я тебе потом позвоню, расскажу все. Тете Тоне привет передавай, пока!

Роман положил трубку. «Славик! Конечно, Славик! И разница – всего два года. Вот и правильно! Всему свое время!» Он опять раскрыл «историю болезни» и попытался прочитать написанное. «Нет, на сегодня – хватит! До завтра!» Он с раздражением  отодвинул папку на угол стола. «А, все-таки, вчера это было! Было!..»

***

Ира внимательно рассматривала колечко. Камушек был небольшой, прямоугольной формы. Ира повернула его другой стороной, и снова заиграли на рубиновых гранях яркие отблески. Какая красота!

Что случилось? Откуда эта непонятная дрожь? Почему при воспоминании об этом она снова погружается в нарастающую теплую волну, из которой не хочется выбираться? Ей почему-то очень захотелось услышать его голос. Она так и подумала — «его» голос. Она не называла «его» по имени. Даже про себя. Ей просто захотелось, чтобы «он» позвонил. А, может быть ей самой попробовать?

Ира принесла телефон в свою комнату, закрыла дверь и набрала номер. В трубке послышались длинные гудки. «Нет», — она быстро положила трубку. – «Что я скажу?» Ира аккуратно взяла телефон и, ступая на носочках, словно боясь, что «он» услышит, как она это делает,  понесла его обратно на место. И в этот момент раздался звонок.

- Алло, — тихо сказала она, поднимая трубку.

- Ирочка, это ты? Здравствуй!

- Здравствуйте, тетя Тоня.

- Ну, расскажи, как День рождения прошел? Кто тебя поздравил? А-то у Ромки ничего не добьешься. Он идти-то хотел попозже, когда гости бы разошлись. Что, говорит, я там с молодежью делать буду? Тоже мне, старый какой нашелся! Ирочка, натанцевались, наверное? А что тебе подарили?

Ира машинально отвечала на вопросы. Ей и в голову не пришло подумать о его возрасте. Перед глазами промелькнула мама, бабушка, Ларочка… Нет, наверное, ей все это просто показалось. Приятный вечер, хорошая музыка, немного вина, немного приглушенный свет…

- Алло, алло, Ирочка, ты меня слышишь? – вдруг прогремело в ухе.

- Да-да, тетя Тоня, слышу. Со связью, наверное, что-то.

- Ох, уж эта связь! А с кем ты танцевала?

- С кем? — Ира запнулась, пытаясь вспомнить, с кем она танцевала до «него»? И не могла.

- Да, так, со всеми.

- Ну, ладно. Надоела я тебе со своими расспросами. А бабушка что делает? Давай-ка я с ней немного поболтаю.

- До свиданья. Бабушка,  — позвала она Валентину. — Тебя тетя Тоня зовет.

***

Прошла неделя. Роман совсем извелся. Он честно старался все забыть, но у него ничего не получалось. «Не должен, не должен», — без конца твердил он себе. И тут же возражал: «Ну, почему – нет?» Он не знал, что делать. Он просто разрывал себя пополам. Ему даже не с кем было посоветоваться. Он представлял, как отреагирует мать, Ритка. Разве мог он им такое устроить? Да и мало ли, что он чувствует. А что чувствует Ира? Он этого не знал. Но, честно говоря, ему очень хотелось, чтобы она чувствовала то же, что и он.

Стоял теплый летний вечер. Роман припарковал машину и не спеша направился к подъезду. Несмотря на поздний час, на улице было много народа. Дети, довольные тем, что мамы заняты разговорами с соседками, не торопились заканчивать свои игры.

Вдруг Роман заметил знакомую фигурку. Он подошел ближе.

- Ира, ты? Что так поздно? Случилось что-нибудь?

- Нет, ничего.

Роман на минуту замялся.

- Ну, что мы тут стоим? Пойдем в дом.

Они поднялись пешком на третий этаж. Роман открыл дверь.

- Проходи, — он пропустил ее вперед. – Мама, наверное, уже спит.

Тихо щелкнул замок, закрывая дверь.

- Пойдем, а-то разбудим, — шепотом произнес Роман и направился вдоль по коридору.

Ира не шелохнулась, только пристально на него смотрела.

- Ты чего? — Он повернулся.

- Возьми меня замуж, — просто сказала она.

Роман молчал.

- Возьми меня замуж, — повторила Ира. – Я люблю  тебя.

- Ира, — Роман шагнул к ней. – Ты…

- Ничего не говори, Рома. Просто обними меня, пожалуйста…

 

Все-таки, удивительная штука – жизнь. Судьба ведет нас по ней неведомыми нам дорожками, то — разводя, то — сближая их. И очень важно почувствовать этот момент сближения. А дальше? Дальше все зависит только от нас самих…

 

 

                                                                                  2003 г.